Снежная роза

Церковь находилась на глухой улице, на некотором удалении от основной части города и далеко от набережной, где семьи на прогулке дышали морским воздухом. Они вошли в одноэтажное здание с балконом, опоясывающим три стены и обращенным к алтарю. Возлюбленный вел службу, которая началась вполне обычно: приветствие, богослужение, краткая молитва и исповедование. Затем был пропет гимн, затем чтение из Библии наряду с псалмом и отрывком из Нового Завета. Гимн, затем чтение из Евангелия. После этого Возлюбленный – конечно, я имею в виду преподобного Филлипса, я должна перестать называть его Возлюбленным – взошел на кафедру и стал говорить. Он выглядел вполне обыкновенно, за исключением белоснежных волос, что было необычно для мужчины едва за сорок, однако на удивление молодило его. Такое впечатление усиливалось легким загаром на лице. На нем было черное облачение священника, и по виду он не отличался от любого другого духовного лица, но когда он начал говорить, его глаза засверкали, его руки поднялись к небу, и это было захватывающе. Потом Летти никак не могла вспомнить, что именно он говорил, она помнила только свои ощущения от проповеди. Он начал довольно тихо, голосом, полным благоговения, пересказывать евангельскую историю, которую они сегодня слышали, и связывать ее с эпизодом из Ветхого Завета, в котором речь шла о готовности Исаака совершить жертвоприношение. Позднее Летти дивилась, что же такого было в его манере изложения, что делало ее необыкновенно волнующей? К тому времени, когда он перешел к рассказу об Аврааме, принесшем в жертву барашка вместо своего сына, все присутствовавшие были объяты трепетом. Оглядевшись по сторонам, Летти заметила, что женщин среди прихожан было, пожалуй, больше, чем мужчин: респектабельные дамы, потерявшие мужей на войне, а также женщины, которые вышли бы замуж, если бы нашлись мужчины, готовые на них жениться, пока те еще были в расцвете. Все они сидели на церковных скамьях с пылающими под их лучшими шляпками щеками. Летти буквально ощущала нервное напряжение, охватившее всех прихожан в предчувствии высвобождения – началась кульминация. Возлюбленный на кафедре стал стонать, а затем начал двигаться. Его плечи задергались, как будто их сотрясала неведомая сила. Его голова моталась из стороны в сторону, как будто невидимая рука отвешивала ему пощечины. Прихожане по-прежнему были прикованы к своим местам, когда он начал дрожать и стонать, а затем кричать. Его руки вцепились в кафедру так, словно удержаться на ней стоило ему неимоверных усилий, он вскрикивал, его глаза плотно сомкнулись, как будто так ему легче было общаться с тем, что было у него внутри.

Арабелла схватила Летти за руку и сжала ее изо всей мочи, ее грудь бурно вздымалась, ее глаза сияли, она пристально смотрела на Возлюбленного и с нарастающим пылом бормотала: «Да! Аминь!»; и другие женщины вокруг них вели себя точно так же, учащенно дыша, дрожа и вскрикивая. Летти тоже передалось царившее в церкви возбуждение и энтузиазм, она вцепилась руками в спинку стоявшей впереди скамьи, а Возлюбленный трясся, вопил и вздымал свое лицо к небу. Слова Возлюбленного, его точные слова, она забыла почти сразу, но он страстно говорил об Агнце, о крови и о близости Страшного суда и спасения. Она знала, что он осуждал греховность, осуждал образ их жизни и провозглашал, что яснее ясного видит то, чего хочет Агнец, а Агнец хочет…

– Летти!

Голос Арабеллы врывается в ее мысли. Она смущается, будто пойманная на недостойных фантазиях, на чем-то вульгарном, что не должно быть достоянием публики.

– Да?

Арабелла сонно моргает.

– Который час? Мы еще не приехали?

– Уже скоро, – отвечает Летти, глядя на свои часы. – Мы почти приехали.

Дома все оказывается не так, как ожидала Леттис. Судя по всему, Арабелла такого тоже не ожидала. Автомобиль на вокзале их, естественно, не встречал, а единственное такси отсутствовало. Случайно они наткнулись на Билли Миллера, парня с Ясеневой фермы, который возвращался с какими-то вещами для своей хозяйки, и он сказал, что может подвезти их на своей повозке. О личных проблемах они не говорили, пони неторопливо трясся по дороге, несколько растрясая и пыл Арабеллы. Тем не менее, когда они подъезжают к дому, ей удается снова себя разжечь. Она спрыгивает с повозки без помощи Билли и настойчиво стучит в парадную дверь.

– Впустите меня немедленно! – требует она, как будто они забаррикадировались. Через минуту дверь робко открывает горничная, которая ахает при виде Арабеллы и Леттис, стоящей за ней с широко раскрытыми от страха глазами.

– Энид! – Нос Арабеллы задран кверху. – Где моя сестра и мой зять?

– Мистер и миссис Форд в салоне, – отвечает Энид, запинаясь и невольно дрожа, будто перед ней королева, которая была в изгнании и вернулась.

– Спасибо, Энид, – говорит Летти, не в силах скрыть извинительную нотку в голосе. Арабелла проходит вперед:

– Я их всех здесь удивлю!

– Не хотите ли выпить чаю, мисс? – шепчет Энид.