Снежная роза

– Постойте, патрон, – вмешался Шапель. – На чем перемещался сам граф? Сначала ему требовалось добраться от Парижа до Сен-Клу. Допустим, он застает Мориса и Симону врасплох и убивает их. Дальше топит труп Мориса в Сене, пытается утопить и его машину, терпит неудачу, а потом? Возвращается на виллу пешком? Там не настолько близко, по правде говоря. Но каким-то образом он вновь оказывается на вилле, грузит в «Рено» Симоны ее труп, два ее чемодана, прихватывает лопату – и, очевидно, едет в Париж, чтобы разобраться с доктором. Или же делает где-то остановку, чтобы все закопать, а потом едет в Париж. Но больше всего меня смущают вот эти его перемещения, когда он оказывается без машины. Я хочу сказать…

– Велосипед, – подал голос Моро. – Недалеко от виллы нашлись следы велосипеда, которые я отметил в своем рапорте. Правда, я думал, что их оставил почтальон.

– А что, велосипед вполне подходит, – заметил Лебре. – На велосипеде вполне реально доехать до Сен-Клу. Потом граф едет топить труп Мориса и машину, и велосипед берет с собой, чтобы вернуться на виллу. Возвращается и засовывает его в «Рено» Симоны, чтобы не оставить следов. Все логично.

– Слушайте, – не удержался Лебре, – доктор Гишар был сбит рано утром возле парка Монсо, и свидетель, с которым я говорил, видел только машину. Я хочу сказать, в «Рено» Симоны велосипед бы не влез, его пришлось бы закрепить на крыше, где он наверняка бросался бы в глаза. Я, конечно, могу еще раз допросить свидетеля…

– А до того как доктор вышел из дома, не было никакого телефонного звонка? – спросил Буало.

– Был. Служанка говорит, что доктор взволновался и сразу стал одеваться… Вы думаете, ему позвонил граф, пригрозил разоблачением и вызвал на встречу?

– Думаю, да. Но если велосипеда не было, это значит, что граф, скорее всего, уже закопал его где-то вместе с телом Симоны и чемоданами. Вопрос теперь в том, как прижать его и заставить сознаться. У нас есть показания Анриетты Ривьер, но строго между нами – Тардье только посмотрит на нее и скажет, что она вполне могла все выдумать.

– Установить отсутствие алиби, – подсказал Шапель.

– Вы же прекрасно знаете, что отсутствие алиби не является доказательством вины. Плохо, что граф сумел обрубить все концы. И мы по-прежнему не знаем, куда он дел труп Симоны.

– Но если мы не можем доказать его причастность к предыдущим убийствам, давайте докажем, что он убил Армана Ланглуа, – предложил Моро. – А там одно потянет другое, получим ордер на обыск, осмотрим его парижский дом и замок под Руаном. Вы не думали, кстати, что он мог закопать труп Симоны где-нибудь в своем лесу?

– Ладно, – решился комиссар, – займемся пока исчезновением Ланглуа. Вот что, Лебре… нет, лучше ты, Шапель. Привези-ка ко мне на допрос графиню Круассе. Если вдруг заартачится, скажи ей, что Арман исчез, и его родственники волнуются. Добавь, что это пустая формальность, что я только задам ей пару вопросов… Словом, используй свое обаяние, – нелогично заключил он.

Позже Буало не любил вспоминать этот момент – когда он согласился с Моро и решил продавить Наташу как слабое звено, упирая на ее былую склонность к Арману. Она явилась, что называется, при полном параде, в бриллиантовых серьгах до плеч, роскошном платье, поверх которого был надет бархатный жакет, и с сумочкой, застежку которой украшали полудрагоценные камни. Весь облик юной красавицы источал арктический холод.

– Муж сказал мне, чтобы я не разговаривала с вами без адвоката, – заявила она. – Пожалуй, я так и поступлю. Сейчас он на совещании совета директоров, но когда вернется…

– Хорошо, госпожа графиня, – Буало сделал вид, что испугался и уступил. – В таком случае говорить буду я.

И он пошел ва-банк: рассказал Наташе всю правду о ее муже, тщательно следя за изменениями в выражении ее лица. Она то бледнела, то краснела, то шептала расхожие фразы вроде «Этого не может быть» или «Это неправда».

– Значит, вот почему в Венеции… – сказала она один раз и осеклась.

Но как только он затронул тему Армана, она подняла голову, и на ее упрямом кошачьем личике появилось нечто вроде вызова. Когда комиссар высказал догадку, что граф мог убить соперника, так как до того с легкостью разделался с четырьмя людьми, Наташа усмехнулась, залезла в сумочку, достала какой-то сложенный листок и бросила его комиссару, метя в лицо.

Она попала ниже, в грудь, и листок упал на пол.

– Вот, – проговорила она, не скрывая своего торжества, – это вам! Читайте, читайте! Никто его не убивал, этого слабака, он в Дьеппе, я отправила его туда, потому что он мне надоел, слышите, до смерти надоел! Я пообещала ему, что мы вместе уплывем на пароходе, и он ждет меня там и шлет телеграммы на адрес моих родителей, одну за другой… По несколько раз в день! Ну ничего, погода уже портится, посидит еще недельку в Дьеппе – и поймет, что он мне не нужен, просто не нужен! Другой бы уже давно все понял, но этому обязательно надо скулить, как собачонке, писать жалкие письма и путаться под ногами… – На ее глазах выступили злые слезы, и она вытерла их рукой.