Марья Марьевна — ученики сразу так ее окрестили, и я пишу по инерции — снисходительно оглядывала коллектив, в который вступала. У преподавателей были постные физиономии. Корней Данилович очень смешно икнул — хакнул как-то, словно подавившись костью. Но никто не засмеялся. Меня сперва разве что одно разозлило — что тип этот, Олег, драгоценный мой, даже мне ни слова не сказал о том, что устраивает в школу Сиволобиху. Тайком да тишком. Но я рада, что Маша к нам пришла. Это же здорово! У нас появятся свои портнихи, модельеры. Сошьем наконец костюмы для самодеятельности и не будем чувствовать себя голодранцами среди богатеев. В самом деле, сколько можно готовить доярок? Коров на всех не хватит. Да и что учить наших девчат этой профессии? Они сызмала умеют доить. У нас есть неплохо рисующие мальчики. Наконец-то с ними будет заниматься человек, который что-то понимает в искусстве, обладает вкусом. Она покажет им свою коллекцию картин.
Так я примерно рассуждала, давая уроки. Конечно, подогревая при этом обиду на Олега, чтоб не остыла, готовилась к веселенькому разговору. Вышла из школы вместе с мамой. И — о боже! — давно не видела я маму такой возмущенной. Она даже не постеснялась употребить слово, которого я никогда раньше от нее не слышала. «Дерьмо, — говорит, — твой Олег Гаврилович, а не директор. Мелкий подхалим. Чтоб устроить жену директора совхоза, он отнимает кусок хлеба у детей. Их четверо. Сам Корней Данилович инвалид. Легкие прострелены».
Попыталась я защитить Олега:
«Да не умеет же рисовать Корней Данилович. Чему научит такой учитель?»
«Учит. Много лет. Сходи на его уроки физики». «Так пускай и преподает физику».
«Легко тебе рассуждать! Сколько он будет иметь часов, если их, физиков, двое? Посидела бы с такой оравой на одной ставке».
«Мама! Ты же словесница! Сколько говорим об эстетическом воспитании! А рисование и пение отдаем — кому часов не хватает. Да не богадельня же школа. Не собес».
Переубедить маму невозможно. Она все еще не может успокоиться. После обеда сказала:
«Иди ты к этому… директору. Сделай так, чтоб он сегодня к нам не приходил. Не желаю видеть его физиономии! А то, если я сорвусь и выскажусь, больше он сюда не явится».