Читаем Снежные зимы полностью

Олег отбивался от моих наскоков: мол, лично он никаких мер не принимал, а потому и не говорил ничего, все сделано без него, по указанию райкома. Может быть, и правда? Все это — то, что говорила мать, и то, что сказал Олег, — заводит меня, как мину замедленного действия, против этой Марьевны (здорово, черти, окрестили!). Вести кружок на общественных началах не очень-то разбежалась. А за деньги — явилась с видом генеральши. Приходил Толя. Озабоченный. Как будто виноватый в чем-то. Долго разглядывал книги, заговаривал мне зубы. Видела: хочет он сказать что-то не очень приятное. Наконец, уже уходя, взяв шапку, решился:

«К Сиволобу за рекомендацией не ходи. Отказался. — И выпалил, сердясь: — Солидный человек, а ведет себя… несерьезно. — Потом накинулся на меня: — Видно, опять ты наговорила черт знает чего? Легко вам критиковать со стороны. Посидела бы на его месте!»

«Нигде я ничего не говорила. Наоборот, перед женой его подхалимничаю».

«Все понятно. Насмехаешься небось. Помолчала бы хоть до вступления».

«Странная у тебя принципиальность. Толя! Если ты таким способом хочешь зажать мне рот, можешь больше не возвращаться к этому разговору».

Одним словом, поговорили мы с Толей на высоких нотах. А ушел он — я задумалась: почему Сиволоб отказался? Достиг цели — устроил жену? Или дошло высказанное мамой возмущение? Как бы там ни было, но заело меня такое хамство. И я твердо решила: вступлю! И как можно скорее. Чем я хуже Сиволоба? Жизнь покажет, кто из нас принесет больше пользы. Выступит против? Не один Сиволоб решает. Существует организация, в ней — честные люди, многие знают меня с младенчества, двадцать лет уже. На биографии моей пылинки нет. И рекомендации дадут без Толиной или еще чьей-нибудь помощи. Сказала маме о своем намерении. Сказала твердо, чтоб мать поняла, что никакие ее отговоры и страхи больше не подействуют.

«Ты просила подумать — я полгода думала».

Перейти на страницу:

Все книги серии Белорусский роман

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза