Снежный гусь

Мы отплыли только, когда последний из нас был доставлен на борт, и всего было больше семисот человек, а судно-то рассчитано на двести. Он еще был там, когда мы отплыли, и помахал нам на прощание и поплыл в сторону Дюнкерка, и птица опять с ним. Ей Богу, странно было смотреть, как эдакий здоровенный гусь кружит над его лодкой, как белый ангел посреди всего этого огня и дыма.

По пути на нас еще раз налетал пикировщик, но дело было уже к ночи, и он промахнулся. К утру мы благополучно добрались до дома.

Я так и не узнал никогда, что с ним стало и откуда он взялся — с этим своим горбом и парусной лодчонкой.

Но парень был что надо, отличный парень.

— Ну, — согласился артиллерист. — А гусь-то какой. Чудеса, да и только.

В офицерском клубе на Брук-стрит шестидесятипятилетний капитан в отставке Кит Брилл-Оденер рассказывал об эвакуации людей из Дюнкерка.

Поднятый с постели в четыре часа утра, он повел через Дуврский пролив кривобокий буксир, тянувший за собой несколько пустых барж, и четыре раза приводил его назад с эвакуированными солдатами. В последний раз буксир пришел без трубы и с пробоиной в борту. Все же Оденеру удалось привести его обратно в Дувр.

Слушавший его офицер запаса, под которым в последние четыре дня эвакуации подорвались на минах два бриксхемских траулера и один ярмутский дрифтер, сказал:

— А не приходилось вам слышать эту странную легенду о диком гусе? Она обошла тогда все побережье. Знаете, как быстро распространяются подобные истории. Среди моих эвакуированных было несколько человек, которые говорили об этом между собой. Будто гусь появлялся всякий раз между Дюнкерком и Ла Панни, и кто видел его, тот непременно спасался. Что-то в этом роде.

— Хм-м-м, — сказал Брилл-Оденер. — Дикий гусь. Я видел ручного. Чертовски странная история. Трагичная, если уж на то пошло. Но для нас счастливая. Сейчас расскажу. Это было третье возвращенье. К шести часам мы заприметили маленькую неуправляемую лодку. Насколько мы могли судить, в ней должен был находиться человек. Или тело. А на леере сидела большая птица.

Пройдя еще какое-то расстояние, мы сменили курс и стали приближаться. Видит Бог, там действительно был человек или то, что от него осталось, бедняги. Он был ранен из пулемета. Тяжелый случай. Лицо в воде. А птица оказалась гусем — ручным, надо думать.

Мы подошли почти вплотную, но когда один из наших ребят потянулся через борт, птица зашипела на него и стала бить крыльями. Никак не могли отогнать. Вдруг Кеттеринг, что стоял со мной рядом, вскрикнул и показал по правому борту. Плавучая мина. Эдакий плавучий подарок от фрица.

Если бы мы тогда не сменили курс, то нарвались бы прямо на нее. Уф! Была не была. Мы подпустили ее на сотню ярдов к последней барже, и наши ребята подорвали ее, открыв автоматный огонь.

Когда мы снова обернулись к лодке, ее уже не было. Потопило взрывной волной. И парня, видимо, вместе с ней — он был к ней привязан. Птица поднялась в воздух и давала круги. Три круга — как салютующий самолет. Странное было чувство. Потом полетела на запад. Стало быть, так мы и спаслись. Удивительно, что вы спросили о гусе.

Фрит осталась на маленьком маяке, окруженном топью, — продолжала смотреть за птицами с подрезанными крыльями и ждала, сама не зная чего. Первые дни она часто дежурила на дамбе, хотя знала, что это бесполезно. Потом она стала обходить кладовые маяка, где кипами валялись холсты, на которых Раедер запечатлел все оттенки и настроения этих диких мест, не забыв населяющих их чудных, грациозных созданий.

Среди других, ей попалась картина, на которой Раедер изобразил ее по памяти много лет назад, когда она была еще ребенком и стояла растрепанная и перепуганная у него на пороге, прижимая к себе раненую птицу.

До сих пор ничто не волновало ее так сильно, как эта картина и то, что она в ней увидела: в ней было очень много самого Раедера. Странно, но то был единственный раз, когда он писал снежного гуся, эту пригнанную бурей из другой земли дикую птицу, которая подарила каждому из них друга и в конце вернулась к ней с вестью, что она никогда его больше не увидит.

Еще задолго до того, как снежный гусь выпал из багряных облаков на востоке, чтобы совершить последний, прощальный облет маяка, Фрит каким-то древним чутьем текущей в ней крови знала, что Раедер не вернется.

И когда однажды на закате она услыхала раздавшийся с неба высокий и такой знакомый звук, сердце ее ни на минуту не дало обмануть себя ложной надежде. Она как будто уже переживала этот миг много раз.

Она кинулась к дамбе и устремила взгляд не к далекой морской глади, где мог появиться парус, но к небу, из-под пылающих сводов которого обрушился снежный гусь. И это зрелище, этот звук и окружающее ее безмолвие прорвали плотину внутри нее и выпустили наружу неудержимую, ошеломляющую правду ее любви, хлынувшую с потоком слез.

Одна неприкаянная душа выкликала другую, и Фрит казалось, что она летит вместе с этой огромной птицей, паря с ней в вечернем небе и внимая голосу Раедера.