Снежный ком

— Не у нас, а у меня, — тем же будничным голосом повторила Лялька. — Уже скоро… Через полгода…

Я задохнулся, не в силах не то что крикнуть, слово сказать.

Ощущение было такое, как будто не гроза гремит над нами, а со страшным грохотом рушится весь мир, все то, что так долго и так любовно выстраивали мы с Лялей. То, что я наблюдал урывками, выстроилось в цепочку и стало предельно ясным: сладкие песни Темы в моторке, когда у них все еще было на взлете, а потом его паническое бегство, когда узнал, что стал отцом. Мне стало тошно… Вот женщины!..

Чем Лялька лучше Симочки? Ей ведь тоже, кроме тряпок да мужа, набитого грязными деньгами, ничего не надо! Хотелось богато жить? Не вышло! Богатство покупают только совестью, а у Ляльки остатки совести еще есть. А богатый жених жуликом оказался, не сегодня-завтра посадят. Лопнул муж-министр, загранпоездки, МИМО, и осталась Лялечка у разбитого корыта! Ни кола, ни двора, еще и ребенок от негодяя!..

Ляля рыдала. Она еще крепче обняла меня за шею, пряча на моей груди мокрое от слез лицо. Но я не хотел ее видеть, не то что обнимать или утешать.

— Как ты могла!..

— Не надо, Боря. Теперь ведь ничего не поправишь… — Она разрыдалась пуще прежнего. Сейчас я мог ударить, убить и Ляльку и самого себя. Голову мне сверлила обнаженная, как лезвие ножа, мысль: «Так что же за человек Тема? Почему он поспевает всюду раньше других? Раньше меня — к Ляльке, раньше Фрола — к лещам, раньше всех остальных — к деньгам, рубашкам, гарнитурам, автомобилям!.. Теперь на очереди икона Рублева, что висит в горнице Аполлинарии Васильевны. Можно не сомневаться, его мохнатые лапы дотянутся и до нее, раз уж так выгодно стало покупать и перепродавать Святую Русь!.. А почему никто не видит этого, не остановит негодяя, почему Темой должен заниматься один лишь капитан Куликов да еще Сергей Иванович Атаманов?»

— Какие же мы дуры! Господи, какие же мы, девки, доверчивые дуры! — всхлипывая, сквозь рыдания заговорила Ляля. — «Ты мне, Лоллик, нужна не только для праздников! С тобой я займу место, достойное нас обоих», — передразнила она Тему. — Поверила! Как же! Нам ведь ужасно нравится врачевать старые раны, обязательно надо отдавать кому-то свой свет!.. Только кому?..

— Действительно, кому? — вырвалось у меня.

Хотелось крикнуть: «Почему же ты не отдавала свой свет мне, когда я так тебя любил?»

— Вы — молодые, сильные, — продолжала она. — Нам, видите ли, с вами неинтересно. Тянет к людям значительным… Молодым девчонки на шею вешаются, того и гляди, уведут…

Меня всего покоробило от этого неприкрытого бабьего практицизма. Молодые ее, видите ли, не устраивают! Ей надо, чтобы спасенные ею на нее молились! Я ли не молился?.. Чем же тогда Лялька лучше тех намалеванных тупых и жадных самочек, что толпятся в комиссионках и ателье с одной только заботой — переплюнуть друг друга да отхватить мужика с карманом помощней! Чем она лучше Темы?.. Тема любыми путями добывал деньги, Лялька охотилась за ними! А я готов был ей всю свою жизнь отдать!..

Урок был страшный, но отрезвляющий. Каждый получил свое!.. Но Тема еще получит!..

— Прощай, Ляля, — сказал я, выбрался из пещеры, рванул плащ-палатку, остановился у входа. Сразу на меня обрушился поток холодной воды.

— Боря! — донеслось до меня из-под стога.

Я не ответил. Не было у меня ни мыслей, ни слов — одна холодная пустота в душе. Мне бы закричать, чтобы стало легче, но и кричать я не мог. Грудь сдавило так, будто обрушилось небо и похоронило меня заживо…

— Бо-о-о-о-оря-а-а-а-а!

Я и на этот раз не ответил Ляльке и зашагал под ливнем, не разбирая дороги, не отдавая себе отчета, куда и зачем иду.

Остановился у протоки. Лодка была надежно привязана под кустами, но ее по самые борта залило дождем, и я стал пригоршнями вычерпывать воду. Со стороны стога раздался отчаянный, приглушенный шумом дождя крик:

— Бо-о-о-о-о-ря-а-а-а-а!

Я перестал вычерпывать воду и задумался, не обращая внимания на бушевавший ливень. И вдруг меня как будто что толкнуло: «Бросил Ляльку одну в грозу, на острове… Что бы между нами ни было, но она — девчонка, еще и с маленьким. Таких, говорят, надо особенно беречь. Сейчас ей особенно страшно… Что бы между нами ни было…»

— Ля-ля!.. И-ду!.. — крикнул я и снова услышал испуганное:

— Бо-о-о-ря-а-а-а!

Все случившееся настолько меня потрясло, что, видимо, начались галлюцинации: в шуме дождя то справа, то слева, а то и сзади мне слышались какие-то голоса. Вроде говорили на острове, а может быть, и за протокой.

— Ля-ля! — еще раз крикнул я. — Не бой-ся! И-ду!..

Но теперь-то я уже совершенно ясно различал сквозь шум ливня топот ног, возбужденный разговор. Чей-то знакомый голос крикнул:

— Здесь они! Давайте сюда!

На берег по ту сторону протоки выскочил мокрый до нитки командир отряда Юра, с ним — Николай и Петро, еще несколько наших парней.

— Ворожейкин? — словно не веря своим платам, крикнул через протоку Юра. — Это ты звал Ларису?

— Здесь она, — не отвечая прямо на вопрос, сказал я.

— Давай лодку.

— Залило дождем.

— Приподними с борта и переверни!