Я побледнела, оглянулась — смотрю, троллиха горбатая на меня надвигается, сама серая, как камень, когти черные, ростом мне по грудь, лицо поросячье, только вместо пятачка нос картошкой, вся морщинами покрыта. На лицо мое посмотрела и вдруг сникла, побежала от меня в лес, ковыляя. Я так удивилась, что чуть за ней не побежала.
— Это что с ней? — спрашиваю у малышей.
— Под защитой ты, — кричат. — Знак тайный на лбу начерчен. Да не думай ты о ней, пойдем с нами плясать!
А я головой мотаю, назад отступая, в плащ кутаясь. Вспомнила я, как Алена сказки про фей лесных читала. Мол, могут они так заплясать, что перестанешь время ощущать и состаришься, а то и замертво падешь от усталости.
— Пойдем, — все тащат меня к полянке, — пойдем!
— Не умею я плясать, — говорю вежливо, — лучше я на вас посмотрю, феи лесные.
— Тогда откуп! — кричат. — Откуп давай, за то что на полянку нашу ступила!
— Так я же братца вашего спасла, — рассердилась я. — Куда вам откуп еще, малышня бессовестная?
Они захохотали.
— Мы и есть бессовестные, бесстыжие и неблагодарные, — пищат, чуть ли не по земле катаясь. — Тебе, девка глупая, надо было перед тем, как братца нашего освободить, три желания потребовать. А теперь откуп давай, а то затанцуем! И не вздумай плащом откупиться, не твой он, да и не возьмем, а то хозяин потом нас в бабочек превратит!
— А кто хозяин-то? — сощурила я глаза.
— Без оплаты не скажем! — кричат пикси вредными голосами. — Не скажем! И затанцуем сейчас! И на защитника не посмотрим, в своем мы праве! На нашу полянку ты зашла!
Ну ничем от нашей нечисти не отличаются! Разве что у нашей совести побольше.
Сунула я руку в карман, достала леденец сладкий на палочке.
— Вот, — говорю, — все, что есть у меня на откуп. Из самой Руси волшебной гостинец к вам приехал.
Схватили пикси леденец, драться стали за него. Разломали на мелкие кусочки, во рты пихают, давятся.
— Никогда, — говорят, — такого лакомства не ели. Ну, не будем тебя до смерти затанцовывать, девка! Порадовала ты нас! А кто хозяин плаща, не скажем, не скажем, мало нам леденца! Прощай, ума набирайся, и из леса уходи скорее, а то не все такие добрые, как мы!
И порх от меня!
— Куда? — я им вслед закричала. — А мне помочь вы можете? В замок колдуна Мерлина попасть!
Они обернулись, кружат вокруг меня.
— А чем ты нам еще отплатишь? — смеются. — Сладости твоей нам недостаточно.
Я себя по карманам похлопала, ленту из косы вытянула.
— Ленту я вам подарю, малышня вы бесстыжая.
— Мало, мало, мало! — пищат. — Больше давай!
— Так что же вам дать, жадины? — спрашиваю.
Тут одна из малышек ко мне подлетела и как за волосы меня дернет!
— Волосы у тебя больно хороши. Длинные, шелковые, теплые. Отдай нам косу свою, девка! Мы из нее плащи на зиму будем ткать, чтобы и зимой из Холмов выходить, со снежинками танцевать, холода не боясь.
Я за косу схватилась, назад отступила.
— У нас на Руси, — говорю, — девка без косы — позор семьи. Только мужним косу режут. Лучше уж в подоле принести, чем без косы остаться!
— Ну тогда бывай, — и полетели пикси прочь.
Я вздохнула, косу в руках повертела…
— Постойте, я согласна! — закричала им вслед. — Только помогите в замок пробраться! На кухню отнесите меня, к брауни Эльде! Целиком и живой, — добавила, — а то знаю я вас, шутников!
Вернулись они со смехом, как рой колокольчиков, обрезали мне косу по самый затылок. Стала голова без косы легкая-легкая. Ну, теперь обратного пути мне точно нет — только батюшку выручать. Батюшке-то все равно, есть коса у меня или нет.
Окружили меня пикси, завертелись вокруг, засияли — словно в столб сияющий окунули. Закрыла я глаза, а когда открыла — стою я уже на кухне Мерлина, а мохнатая Эльда спиной ко мне лук сердито рубит и ругается под нос.
Запищали пикси, полетели по кухне — кто яблоко тащит, кто сливу сладкую сушеную, кто ложку с медом, а Эльда за ними с веником побежала, с руганью. Похватали сладостей и только их и видели, один за другим в воздухе растворились.
— Вот поганцы, — Эльда хохочет, сгибаясь, веником обмахиваясь, — воришки мелкие, обманщики!
Повернулась, увидела меня и ахнула.
— Где же твоя коса, Марья?
— Пикси отдала, — и руки сами потянулись волосы погладить, пригладить растрепанные.
— Да зачем же все отдавать! Хватило бы и локона этим паршивцам! — ругнулась она. — В волосах столько силы скрыто, а ты им за пустяк подарила. Так зачем же ты вернулась, милая?
— Кому и пустяк, — вздохнула я, — а кому жизнь любимого батюшки. А вернулась, потому что надо мне хозяина вашего задобрить. Пусть хоть гонит, хоть ругает, а не отстану, пока на мне не женится!