– Не верю, – сказал немец, вставая на ноги, – я уже воевал в Русии летом и знаю большевиков. Все они ужасные растяпы, которые не сумели бы схватить меня прямо среди моих солдат. Вы, наверное, «марсиане» – только им под силу такие штуки. Но знайте, что если я закричу, то через несколько минут здесь будет не менее двух десятков крепких немецких парней…
– Вы нам льстите, – сказал я, – те, кого вы называете марсианами, учили нас, как правильно расправляться с такими, как вы. На самом деле мы – большевики с приложением эпитета «фанатичные». Вы, герр гауптман, можете кричать, а можете не кричать, все равно ваши люди вас не услышат. Они уже толпятся в предбаннике, записываясь на интервью к Святому Петру. И не делайте такие глаза – мы и в самом деле убили всех ваших людей, и убили бы и вас тоже, если бы нам не потребовалось бы уточнить некоторые пикантные моменты.
В этот момент в дверь комнаты, в которой мы вели столь высокоинтеллектуальную беседу, заглянул один из бойцов и сказал:
– Тащ капитан, вам просили передать, что наши уже на подходе.
Я сделал бойцу знак, что понял его сообщение, потом снова повернулся к немцу.
– Самое главное, – сказал я, – помните, что вы у нас в плену, а русский плен – это вам не тетка. Поэтому быстрее одевайтесь и выходите отсюда, заложив руки за голову. Или моим людям вас поторопить?
18 ноября 1941 года, 02:35. Перекресток дорог в трех километрах от Марьиной Горки.
Командир 4-й танковой бригады полковник Михаил Ефимович Катуков
На исходный рубеж для атаки танковый батальон майора Кунгурова вышел ровно по графику, то есть в два часа пополуночи. Гарнизон Пуховичей и заночевавший в этом населенном пункте 22-й моторизованный разведбатальон немцев, которые могли бы помешать внезапности нашего нападения, к тому времени были уже нейтрализованы. Ухорезы капитана Андреева недрогнувшей рукой сняли часовых и, не моргнув глазом, вырезали почти две сотни спящих и не подозревающих о опасности немцев.
Сначала я не понимал, почему инструкторы из экспедиционных сил отбирали в разведбатальон исключительно бойцов и командиров, начавших войну на границе, отступавших под немецким натиском на восток, терявших боевых товарищей в безнадежных арьергардных боях, видевших то, как немецкие самолеты бомбят мирные города и колонны с беженцами. Более того, часть бойцов капитана Андреева даже успела побывать в немецком плену и на своей шкуре ощутила, каков он – тот самый Новый порядок, который нацисты собираются установить по всему миру. Так и только так можно увидеть арийских белокурых бестий в тот момент, когда они находятся в своей естественной среде обитания. Ну и потом, бывшие пленные своими глазами наблюдали, во что превращаются все эти «сверхчеловеки», когда могучий, как два КВ сразу, танк экспедиционного корпуса с одного касания сносит с петель оплетенные колючей проволокой ворота, а спрыгивающие с его брони бойцы в фантастической экипировке принимаются истреблять растерянную охрану…
Теперь мне все стало ясно. Для того, чтобы наш, советский человек (не маньяк-душегуб и не сумасшедший) смог вот так хладнокровно, глаза в глаза, резать спящих немцев – таких же, как и он сам, рабочих и крестьян – ему следует перестать видеть в них обыкновенных людей. В его глазах они должны превратиться в бешеных зверей, в отношении которых возможно делать все, что необходимо для победы. Надо резать их сонных – будем резать. Надо будет накрыть огнем так, чтобы не спаслась ни одна тварь – накроем. Любое, даже самое страшное оружие – ничто по сравнению с людьми, возомнивших себя расой господ и исключительной нацией. И правильно. Обратно в людей эти бешеные звери в человеческом обличье превратятся только тогда, когда, бросив оружие, они поднимут вверх руки и сдадутся в плен, признав все свои преступления. Опыт освобождения нашей земли от немецких захватчиков у нас пока невелик, но что в Бобруйске, что в Осиповичах, что в самой маленькой деревеньке – везде самым ярким элементом постнемецкого ландшафта являются виселицы, которые цивилизованные европейцы поставили для нас, полуазиатских унтерменшей.