Снежный Тайфун

Переключаюсь в активный режим, делаю еще несколько десятков шагов и, остановившись, еще раз осматриваюсь в термоконтрастном режиме, убеждаясь, что часовой в поле зрения один, и никто не сидит в засаде в полной темноте. После этого поднимаю ноктовизор на лоб. Вот он, голубчик, уже совсем рядом – притопывая и прихлопывая от холода, топчется на снегу в желтоватом круге света от фонаря. Вот наступает момент, когда часовой оказывается повернут ко мне спиной – и я, подняв свою бесшумку на уровень глаз, хладнокровно стреляю ему в затылок. Звук «хлоп», такой совершенно нестрашный – но после него часовой скрючивается и падает на снег. Готовченко! Делаю знак парням, с которыми обычно хожу на такие задания – они тихонько, как привидения, входят в уже никем не охраняемый дом… Проходит несколько минут – и один из них выглядывает в приоткрывшуюся дверь, делая знак, что одним отделением немецких солдат стало меньше. Зарезаны как бараны прямо на полу хаты, в которой они устроились на ночлег.

Идем дальше – и почти сразу видим явного разводящего, который по узкой глубокой тропе, протоптанной глубоко, как окоп, ведет за собой явную смену караула. А ну как они сейчас обнаружат нашего жмура-часового и вырезанное отделение – шума и визга тогда будет как от свиньи, которой в задницу плеснули скипидаром. Делаю знак – и ребята, так же, как и я, достают бесшумки. Серия хлопков – и караул устал, в смысле прилег отдохнуть по сугробам, даже не успев понять, что это за багровые вспышки во тьме. Отдых их теперь будет вечным.

А мы, темпо-темпо, бежим дальше уничтожать, тех, кто незваными пришел на нашу землю убивать, грабить и насиловать. Ведут нас партизаны из местных жителей. У них нет бесшумных пистолетов и ноктовизоров, но есть знание родной земли и ненависть к ее захватчикам. Боевые группы, убивая всех встреченных немцев, сходятся от окраин к середине селения. Тут, на пересечении улиц Советской и Октябрьской, находятся сельсовет, школа, магазин-сельпо и клуб. Центр власти и средоточие культуры – и где бы ему еще быть, как не на таком знаменательном пятачке. В сельсовете теперь комендатура, там обитают местные гарнизонные немцы и их холуи-полицаи. Туда пойдет штурмовая группа лейтенанта Кононова. Ни полицаи, ни гарнизонные немцы живыми нам не нужны, поэтому его люди должны убить всех, кого встретят.

Те, кто нам нужен, разместились в клубе. Из них желательно оставить в живых только командира немецкой разведывательной части, а все остальные пусть идут дальними дорогами. При этом в клуб даже не обязательно входить с парадного хода, где на виду друг у друга топчутся сразу два часовых. Как и у любого такого сооружения, у него есть черный ход, закрытый изнутри на банальную щеколду. Немного возни, короткий скрип – и мы уже внутри, причем пришли с той стороны, откуда нас никто не ждет. Теплые войлочные сапоги бесшумно ступают по деревянному полу. Единственный бодрствующий немец-дежурный, сидящий за письменным столом, застрелен в затылок, даже не успев догадаться, что происходит неладное.

Дальше бойцы разошлись резать спящих, а я, взяв с собой переводчика лейтенанта Богинского и еще двух бойцов, пошел туда, где в гордом одиночестве дрых хозяин этого странствующего балагана. Пробуждение его было довольно жестким, и уж точно очень неприятным. Тихонько вошедшие в комнату бойцы дружно взялись за спинку и просто перевернули пружинную кровать вместе со спящим на ней человеком. Пистолет, спрятанный немецким офицером под подушку, с бряканьем упал на пол и ударом сапога одного из бойцов был отброшен прямо под ноги нашему переводчику. Хороший пас. Что касается самого немца, то он спросонья кажется, даже не сразу понял, как круто изменилась его судьба, и уже набирал в грудь воздуха, чтобы по немецкому народному обычаю обложить матом дурацких шутников из ваффен СС, которые вздумали будить его таким оригинальным способом. Чтобы избежать выслушивания нудных немецких ругательств с летающими лоханями, полными ослиного дерьма и свиноголовыми собаками, я нагнулся над этим придурком и, наставив на него бесшумку, очень вежливо сказал:

– Доброй ночи, герр гауптман. Поднимите вверх руки, потому что вы у меня в плену. Если вы будете делать глупости, пытаться кричать или сопротивляться, то мои солдаты сделают так, что вы об этом жестоко пожалеете. Вы меня поняли?

Выслушав перевод от Богинского, который, как мне говорили, щеголял аристократическим произношением, немец вылупил на меня белесые глаза и с хрипотцой изумленно спросил:

– Да кто же вы, черт возьми, такой, и откуда взялись на мою голову?!

– Мы, – ответил я, – бойцы и командиры Красной Армии, пришли сюда, чтобы добыть себе славы, а солдатам и офицерам фюрера – безымянных братских могил, желательно всем. Вы лично выиграли приз, потому что вам могила пока не грозит.