Снять проклятие (СИ)

Дара снова фыркнула, но уже так, что всем стало ясно: проверила, и не раз, и осталась вполне довольна мужским здоровьем господина барона. С какой радости сбежала вместе с Микой обозная девка, она и сама не говорила никому, и болтун Мика только хмыкал да плечами пожимал, но подработать прежним ремеслом она никогда не отказывалась. Правда, и заработанным легко делилась с попутчиками, особенно выделяя ученика лекаря: «Он же блаженненький, не покормишь — сам и не вспомнит».

Ржавый все эти разговоры слушал, но сам помалкивал — он из-за стола встал, едва поел, и теперь валялся на своём топчане у окна: дует оттуда, понятно, зато посвежее, а для тепла у него дружок есть. На них косились: чай, не благородные, чтобы мужик с мальчишкой одну постель делили. Но Ржавому на косые взгляды было плевать, а Аир едва ли вообще замечал, что на него косятся — он жил где-то в своём, вышнем мире, в этот сходя только для того, чтобы промыть ссадину, вправить вывих или заварить травок от кашля для простуженных попутчиков. К ним потому и не лезли, хоть и косились, что Ржавый с Микой одни только и знали, за какой конец держат мечи, а другого лекаря, кроме Аира, беглым крестьянам вряд ли бы удалось найти, даже будь у них на это деньги. Которых, кстати, у них и не было.

— Глаза испортишь, — проворчал для порядка Ржавый, потому что Аир, как обычно, пытался при свете плошки с топлёным салом что-то прочесть в толстой тетради, исписанной совершенно нечитаемым для полуграмотного наёмника, кошмарным лекарским почерком.

— А? Я недолго, — рассеянно отозвался парень, упрямо разбирая торопливые неровные строчки.

— Надо для тебя у господина барона хоть огарков попросить, — сказал Ржавый. — Не дело, понятно, к его милости с такой ерундой лезть, да этих змеелюдов хрен разберёшь, кто из них ключник, а кто так, мелкая сошка.

— Лучше не надо, — торопливо сказал Аир, закрывая тетрадь. — Ещё рассердится, что ты его из-за каких-то огарков беспокоишь.

— Не будет он на такое злиться, — уверенно возразил Ржавый. — Не та порода. Сам небось каждый вечер за книжкой просиживает, больно уж говор у него… я когда у господина Дромара охранником служил, поневоле всяких словечек понахватался, а его милость в разговоре то и дело такое скажет — ну точно сам магик.

— Он тоже мог от супруга набраться.

— Мог, — согласился бывший наёмник. — Только из книжек-то оно верней, разве нет?

— Верней, — признал парень. — А ты не говорил, что служил охранником у гнома.

— Да мне про него лишний раз лучше вовсе не вспоминать, — хмыкнул Ржавый. — Не знаю, что у него за дела были с остроухими, и знать не желаю, только как бы бородачи и меня за компанию не прихлопнули. Я ж потому и подался в солдаты, что солдаты — они все на одну морду, мать родная не отличит, где который. Думал, послужу годика три, коротышки и про Дромара-то покойного забудут, не то что про его псину цепную, да кто ж знал, что этот ворюга так животом слаб окажется — сдохнет с червивой солонины, что для нас закупил? Так и не вышло у меня спрятаться.

— Да у тебя нигде не выйдет, — улыбнулся Аир и легко пробежался кончиками пальцев по медной щетине приятеля: время от времени тот соскабливал начинающую отрастать бороду ножом, но не каждый же день такой ерундой заниматься. — А ворюга — это интендант?

— Он самый, чтоб ему в следующий раз портовой шлюхой родиться. Мы его заставили самого солонину жрать, для нас купленную, а он возьми да сдохни. А какая-то сволочь нашептала господину дознавателю, что это я всех подбивал да громче всех орал, что за такие дела вовсе повесить бы надо.

— Ну, так в самом деле надо, — возмущённо ответил Аир. — А если бы вся ваша сотня отравилась?

— Так мы ж не из купеческих сынков, нас бабы новых нарожают, — зло сказал Ржавый.

Говорили они вполголоса, но последние слова как-то попали во вдруг возникший перерыв в общем равномерном гудении, и услышали их все в доме.

— Вот уж правда, — с горьким смешком отозвалась Дара. — Нарожаем. Новых, да.

— От господина барона, — ехидно поддела её неудачливая соперница.

— Его милости ублюдки без надобности, — отмахнулась красавица.

— Да много благородные думают о своих ублюдках, — возразил ей кто-то из мужиков.

— Да уж побольше твоего, — фыркнула она.

Галдёж начался по новой: женская половина обвиняла мужскую сначала в небрежении отцовскими обязанностями, потом — просто во всех грехах подряд, мужчины сперва оправдывались, потом огрызались, а там и сами перешли в наступление. Аир зевнул, положил голову на плечо Ржавому и сказал:

— Если я когда-нибудь и женюсь, то только на глухонемой. Чтобы и на меня не злилась, если ляпну не то, и сама молчала.

— Мальчишка — маг, ты заметил?