Машина заскользила по песку. Сбавив скорость, мы тащились едва-едва. Потом – остановились.
– Дальше не проедешь. Надо пешком идти. Тачку оставляем здесь и топаем.
– А… народ здесь бывает?
– Бывает. По праздникам сабантуйчики устраивает: пикнички, шашлычки. Но сегодня, похоже, здесь никого нет. Мы одни. Не боишься? – спросил он без всякого перехода.
– Нет.
Мы вышли из машины. Антон надел за плечи рюкзак и поправил его. Вокруг стояла непроницаемая тишина. Такая глубокая, словно мы оказались в пещере, куда не долетают никакие звуки. И только спустя какое-то время мое ухо различило слабый плеск волн.
– Уважаю храбрых. Дай руку, а то упадешь. Здесь сплошные бугры да ямы. Держись за меня.
Мы пошли вперед, держась за руки. Моя ладонь утопает в ладони Антона. Он шепотом предупреждает меня, когда на пути возникает препятствие в виде холмика или нога неожиданно скользит вниз. Несколько раз он придерживает меня за талию, удерживая от падения. Мы петляем между деревьями и все время карабкаемся наверх. Я не знаю конца пути, но покорно иду за Антоном. Я вдруг думаю, что лучшее место для убийства трудно себе представить: люди здесь бывают наездами, полная темнота, рядом река. Я иду за человеком, которого почти не знаю. А то, что я о нем знаю, не внушает никакого доверия. Я – сумасшедшая девица, окончательно слетевшая с катушек. Но такое определение мне даже нравится. Это лучше, чем мертвенно-застойная жизнь, которая была у меня до этого. Предсказуемость – замечательная вещь, если у тебя характер хладнокровной амебы. Но в противном случае предсказуемость становится непосильной ношей, которую все время хочется спихнуть со своих плеч.
Наконец перед нами вырастает темное строение, и Антон поворачивается ко мне:
– Пришли.
Он скидывает рюкзак на землю и быстрыми шагами идет к сараю. Немного повозившись с замком, он открывает дверь.
– Иди сюда.
Я подхожу ближе. Он достает из рюкзака фонарик и светит им.
– Вот моя скромная хибара.
Домик маленький: два на три. Дощатый, грубо сколоченный. Щели такие, что можно спокойно просунуть два пальца. Внутри покосившаяся кровать, стол и табурет. Спартанская обстановка.
– Впечатляет? – И он подмигивает мне. – Сейчас разведем костер и станет веселее.
Антон возится с ветками, а я делаю несколько шагов влево и вижу просвет между деревьями. Мы находимся наверху холма, а внизу – река. Отсюда, сверху, своими очертаниями-изгибами она напоминает гигантскую рыбу: неподвижную, темную. И только где-то в районе «хвоста» на воду падает отсвет ближних огней. Темная рыба с бледно-золотым хвостом. Это зрелище завораживает меня. Антон бесшумно подходит сзади.
– Все готово для костра. Идем.
– Красиво! – показываю я на воду.
– Утром будет еще красивее.
Костер разгорается быстро. Языки пламени взмывают вверх. Мы сидим на старых пнях, которые Антон использует как табуретки. Мне уже не холодно. Я протягиваю руки к огню и одергиваю, когда пламя едва не касается их.
– Осторожно! Можно обжечься, – предупреждает Антон.
Я вдруг вспоминаю, как когда-то давно, когда мне было четырнадцать лет, а Веньке, моему сводному брату, три года, мы поехали всей семьей в июньские выходные на рыбалку с ночевкой. Вечером весело полыхал костер, палатка смутно белела в темноте, напоминая очертаниями буддистскую погоду. Я присматривала за Венькой, а наш рыжий кот Барсик, большущий красавец, который через год разбился, спрыгнув с балкона, неподвижно сидел и смотрел на воду. Она словно гипнотизировала его. Я помнила эту ночевку, когда мы спали, плотно прижавшись друг к другу, и все равно было холодно, особенно, несмотря на теплые шерстяные носки, стыли ноги. А Барсик так и остался снаружи – у реки.
Утром мы вылезли из палатки сонные; туман стоял такой, что на расстоянии вытянутой руки ничего не было видно. Густой, плотный туман, похожий на взбитые сливки, постепенно клочьями расползался в разные стороны и в прорезах виднелось небо, по-утреннему бледное, как будто покрытое изморосью. Отец стал рыбачить, и все замерли, слившись с утренней тишиной. Первая пойманная рыба была отдана Барсику. Я до сих пор помнила, как она серебристой запятой описала дугу в воздухе, и Барсик поймал ее на лету, пружинисто подпрыгнув с места.