Снохождение (СИ)

— Есть такой, известный марнский прожигатель жизни… — отстраненно ответил Синга. — Его отец был самым большим лизоблюдом в Императорском дворе, с предыдущим Императором на «ты». Можно сказать, похлопывал его по плечу. На сем и сколотил состояние.

Миланэ не нашлась с ответом; кроме того, она знала, о ком говорит Синга — в дисциплариях неплохо осведомлялись об отголосках политической и великосветской жизни. Вообще, с нею часто такое случалось — она притворялась, будто чего-то не знает и с притворным любопытством слушала, как ей кто-то объясняет суть дела, зачастую неверно и превратно.

— Моя мать говорила, когда тебя увидела там, на похоронах, что ты — очень чиста душой, — говорил он, дальше выглядывая в окно. — Поэтому она и взяла тебя, как Ашаи рода — чтобы противостоять Вестающим и им подобным. Мать с отцом думают, что я ничего не понимаю. Но я всё понимаю… Я понимаю и вижу много больше, чем все считают. Мать говорила, что ты не по годам мудра. Но Вестающие всё равно изощрились и смогли тебя обмануть.

— Нет, Синга, Амон не с ними. Он ни в чём не виноват.

— Он с ними. Он — мерзкий обманщик. Обманул тебя, познакомился, вскружил голову, ты раскрылась и рассказала, что хочешь какую-то книжку из библиотеки — не знаю, зачем она тебе — он украл, отдал тебе, попался. Слыхал об этой истории с книгой, слыхал, ты не думай, что по Марне молва не идёт. Вот ты прижата к стенке.

— Не говори так о нём, Синга. Он не мерзкий обманщик. Ты понял? Я его освобожу; с твоей ли помощью, без твоей помощи, используя тебя, используя кого угодно — неважно.

Он повернулся к ней, сидящей на кровати, стоя у окна; усмехнулся и снова начал созерцать заоконное.

— Ты глупа, — почти по слогам молвил он. — Я думал, ты мудра. А ты глупа. С самого начала я смотрел на тебя этими влюблёнными глазами; каждый день думал о тебе, пытался завязать отношения, но ты отбрасывала. И теперь узнал, ради кого. Ради кого! Того, кто натворил тебе множество неприятностей, кто следил за тобой по указу врагов моего рода — да и твоих тоже! И теперь ты притворялась всё это время, готовая принести меня в жертву, чтобы освободить этого мерзавца. И неважно, что будет со мной! Главное, чтобы у него — вора! — было всё хорошо!

— Уходи, — совсем отвернулась от него Миланэ.

Но он бросился к ней.

— Это всё, что можешь сказать? Вот интересно, как ты всё представляла? Вот со мной дело будет решено, я переберу отцовские дела, Вестающие примутся за меня, начнут расставлять ловушки. Они бы расставили, конечно, я бы попался. А ты? Ты бы дальше была Ашаи моего рода, да? Твой Амон был бы на свободе, ты бы с ним встречалась. Может, даже сожительствовала. Он бы переехал к тебе, в дом, подаренный моим отцом. Да? Даже будь он сто раз не связан с Вестающими, пусть! Они всё равно не отпустили бы ни его, ни тебя.

— Уходи, Синга, — Миланэ избегала его; она не хотела к нему прикасаться, не хотела на него смотреть.

Он отошёл, заложив руки за спину.

— Знаешь, что я на днях написал? Вот послушай:

Была б ты охотницей,

Тогда стал бы я луком,

Для твоих сребрострел

Направленных в вольницу…

Синга поднялся и подошёл к стене возле окна.

— Синга, прости, — осторожно дотронулась она к нему, подойдя сзади.

— Ненавижу. Мы могли бы стать такой парой! Ненавижу… Уже ничего не будет так, как прежде.

Он пошёл к выходу, но резко развернулся:

— Мой отец ничего не узнает. Делай, что хочешь, предавай мой род, как хочешь. Ни отец, ни мать ничего от меня не узнают. А я сделаю вид, что перебираю дела отца… А почему, собственно, «сделаю вид»? Я это сделаю. И все будут довольны, особо твои Вестающие, — указал на неё когтем. — Даст Ваал, ещё и Амона освободят. Заживёте вместе чудесной, цветущей жизнью, без моих сребрострел.

— Твоих сребрострел, — безучастно отметила Миланэ.

— Что? — Синга спросил даже как-то визгливо, как обсчитанный покупатель.

— У твоём стихе сребрострелы принадлежали мне. Ты был луком. Я слушала… — подняла она взор.

— О чём ты вообще?

Миланэ внезапно и совершенно не к месту подумала о том, что искусство бывает очень искусственным.

— Я не буду делать ничего во вред твоему роду. Как только Амон выйдет на свободу, я уеду из Марны навсегда. Всё имущество, подаренное твоим отцом, я оставлю в целости и сохранности, исчезну из вашей жизни, попросив прощения за предательство.

— Да… Да. Пусть будет так. Делай, как знаешь.

Синга сделал несколько резких кругов по комнате, а потом направился к двери.

— Твои Вестающие будут довольны. Я всё сделаю, как ты просила. Надеюсь, они исполнят обещанное и выпустят твоего любимого предателя.

— Синга!

Но за ним уже закрылись двери.

========== Глава XXV ==========

Глава XXV

Миланэ как раз сидела за письменным столом, бесцельно разрисовывая графисом большой лист красивой, белой бумаги; предметом её несознательного творчества стали узоры, каллиграфические литеры, несколько стилизованных знаков пламени Ваала, чёрные заштрихованные точки, путанные каракули.