— Ах да, верно. Спасибо, что напомнил.
Миланэ действительно взяла дощечку, поставила на неё лист бумаги (горничная принесла целую кипу — хоть книгу пиши), обмакнула перо; почувствовав, что за столом, в этой комнате, в этой одежде и в такой ситуации, она будет выглядеть странно, даже по-дурацки, несколько мгновений колебалась: умоститься поудобнее на кровати, убрав лапы с пола? Это будет выглядеть весьма легкомысленно. Прекратить дурачиться и оставить писанину? Возможно, хотя она действительно собиралась поскорее начертать слова из сна, чтобы ни за что не забыть их…
Впрочем… А что? Он ведь не смотрит на меня. Вон, задумчивый, глядит на занавешенное окно. Что ему до меня с моим вздором. Он пришёл поведать серьёзные вещи, а ты серьёзно слушай эти серьёзные вещи, навостри ушки, прикрой бёдра и всё иное. Ночнушка, она потому и длинная, чтобы прикрываться. Да разве ж я буду соблазнять его иль дразнить, Ваал мой, нет-нет, не буду, не буду, какой вздор, какая чепуховая ерунда, а что если он себе выдумает, так это его делишки, разве ж это моё дело, нет-нет, не моё. Он жёсткий, твёрдый, грубоватый и грязноватый, фуй. Что ему до меня, чистой, незапятнанной, ароматной? Если уж я, какова есть, так что мне, исчезнуть, раствориться в Тиамате, провалиться сквозь землю? Он пришёл, не я пришла, не виновата я, не виновата, не виновата, не виноватая. Я Ашаи, в конце-то концов, да-да, а мы не простые львицы, к нам так просто не приткнёшься, не возьмёшься.
И не думай чего себе, мерзавец!
А просто смотреть можно? Ваал с тобой. Допустим, что можно.
Дочь Сидны вся взобралась на кровать, будто бы не находилась среди ночи с незнакомым львом в маленькой комнате придорожного двора, а была у себя в Сидне, в спальне, которую делила с хорошей, прекрасной подругой Арасси. Возлегла, подоткнув подушку, закинула лапу за лапу и укрылась одеяльцем, предусмотрительно подоткнув складку ночной сорочки меж коленками, так, на всякий случай, мало ли чего.
— Собираешься много писать, что так улеглась?
— Если много расскажешь, так много напишу.
— Ладно. С чего начать, даже не знаю. Нет, вот смотри, есть многие, которые не любят что-то, но сами объяснить не могут, отчего так. Верхние ашнарийцы не любят нижних. Хустрианцы не любят саргальцев, — с напряжением говорил он. — Миллисы не любят стражей. Я не люблю баранины, и так далее. Но вот почему я не люблю Ашаи, — откинулся он на спинку стула, скрестил крепкие руки, и она жалобно заскрипела, — объяснить попробую. Видал я всякое, и оно мне, виданное, не понравилось.
— Что ты видел, Хайдарр? — подняла бровь Миланэ и посмотрела на него глазком, написав первых три слова: «Истина в том…».
— В первую очередь расскажу о молодой Ашаи, которую однажды прислали к нам в легион. Э…
— Хайдарр, прости, должна попросить. Я — львица, я ни края уха не понимаю в военном деле, оружии и прочих подобных вещах. Я только стрелять из большого лука умею, и то не очень ладно.
— А… Нет проблем. Эй, начнём с того, что ты, наверное, по моему облачению и не поняла, кто я?
— Нет, прости.
— Я — примста-тригинмарр, помощник командира когорты, точнее, третьей когорты шестого строевого легиона Второго Восточного Домината.
— Предки, как грозно, — покачала она головой, повела ушками. — Так ты командуешь? Ты — дренгир?
— Верно, я не просто воин, а — дренгир. Видишь ли, прим-триги — дренгиры.
— Прим-триги? — спросила Миланэ, удивлённо заморгав.
Как раз закончила ещё три слова: «…что страх мешает…».
Хорошо быть самкой: можно делать несколько дел одновременно.
— Ну, это так, в Легате между собой говорят. Сокращениями. Прим-триг — примста-тригинмарр.
— Ясно.
— А легион — это около двух тысяч воинов.
— Ваал мой, так ты… лев… ты ими командуешь?
Миланэ даже озлилась на саму себя, но поделать с собою ничего не смогла. Она как-то помимо своей воли задала этот глупенький вопрос, играя-сверкая незнанием самки дел самцов; на самом деле понимала, что тот, кто командует двумя тысячами воинов, не будет ехать в дилижансе в пыльных сандалиях, засыпая на ходу. Кроме того, ей-то пришлось немного познакомиться с отличиями Имперской армии, она понимала, что примста-тригинмарр — это дренгир, командир, ведущий воин, который добровольно отдал жизнь воинству Сунгов, но командир маленький, небольшой. Он отличается от простых воинов, миллисов, он избрал военное дело как занятие в жизни.
— Нееет, — улыбнулся Хайдарр, — нет. Самое большее — сотней.
— Всё равно, вот что я скажу: это очень много.
— Может быть. Так вот, приехала молодая Ашаи в наш легион, прямо после дисциплария, вот как ты. Конечно, не в него, а в форт, где был и штаб, и жил командир легиона. Ну, чем занимаются Ашаи в армии? По крайней мере, чем должны заниматься? Готовить с лекарями побольше всяких мазей и припарок, жечь свечки, огоньки и факелы, вынюхивать ложь, придумать что-то любопытное на праздники и это… всё такое. Короче, отмучить годик-второй, да уехать с чистым сердцем. Она же сразу вцепилась в местные дела получше иной хищницы.
— В каком смысле?