Снова любить…

Она редко говорит о Мэтте вслух, и на то есть свои причины. Причины, о которых нельзя забыть вот так сразу. Фрэнки обхватывает себя за плечи и всхлипывает. Я подсаживаюсь ближе, обнимаю ее и перестаю сдерживаться. Мы плачем так же сильно, как и тогда, сразу после катастрофы, в каждом всхлипе выражая все, что таится внутри, там, где еще год назад померк свет.

Потеряв счет времени, мы молча сидим, прижавшись друг к другу, и делаем короткие вдохи в унисон. Чуть успокоившись и придя в себя, мы понимаем, что газировка стала теплой.

Фрэнки медленно поднимает голову и трет глаза. Я убираю спутанную прядь волос с ее лба.

– С возвращением нас, – вздыхает Фрэнки. У нее заплаканные глаза и побледневшее лицо, но волшебная улыбка, еще только зарождающаяся в уголках губ, освещает все вокруг.

– Как я провела лето, – говорю я.

Фрэнки смеется:

– Ела и рыдала. Круто, правда?

– Точно. – Я беру ее за руку.

Мы замечаем блики фар на газоне – дядя Ред и тетя Джейн вернулись. Выбросив банки из-под газировки, мы с Фрэнки, мечтая, чтобы этот ужасный вечер поскорее закончился, торопимся наверх до того, как они зайдут. В комнате быстро переодеваемся в пижамы и ложимся, натянув простыни до подбородка.

Как только Фрэнки засыпает, моя маска лучшей подруги-супергероини разбивается вдребезги. Мне тяжело дышать, глаза застилают слезы. Я так старалась оставить все свои скелеты в шкафу, но теперь они, гремя костями, вновь расползаются по комнате.

Глава 10

ФРЭНКИ НЕГРОМКО ПОСАПЫВАЕТ под желтым одеялом, а я все никак не могу перестать думать о Мэтте. О нашем первом поцелуе, о падающих звездах, о взглядах украдкой за обеденным столом, о том, как он присылал мне цитаты из любимых книг посреди ночи. Я помню его прикосновения к моей щеке в моменты, когда на нас никто не обращал внимания. Запах его кожи, когда он подался вперед, чтобы заплатить за мороженое в последний день в Custard’s Last Stand.

Знай я тогда, что Мэтт так скоро умрет, сказала бы что-нибудь важное. А так, выходит, последнее, что он слышал, – мое нестройное мычание под старую песню Grateful Dead. Знай я, что он умрет, поведала бы о своих чувствах прямо и не таясь. Не тратила бы время на флирт, томные взгляды и шепотки в траве за домом. Я бы смотрела на него внимательнее, стремясь сохранить в памяти каждую деталь. Я бы задала ему миллион вопросов, чтобы узнать все самое важное до той злосчастной поездки из кафе домой. Потому что после все померкло.

А ведь мы даже не успели прояснить свой новый статус. То, что происходило между нами весь месяц до его смерти, навсегда останется тайной. Теперь не у кого спросить. Иногда, лежа по ночам в кровати, я думаю, что было бы, если бы он встретил другую в Корнелле? Или если бы Фрэнки обиделась и Мэтт решил, что оно того не стоит? Когда любишь кого-то, тебе вряд ли придет в голову интересоваться странными вещами. «Мэтт, слушай, а если ты умрешь до того, как расскажешь про нас сестре, можно за тебя это сделаю я? Да, кстати, тут вообще есть о чем рассказывать?»

Смерть всегда застает врасплох. Ты чувствуешь себя потерянной, расколовшейся на куски, и все, что остается, – разрозненные фрагменты, в которых ты неизбежно ищешь скрытый смысл. В поисках зацепок я сотню раз прокрутила в голове события того рокового дня. Мне хотелось разглядеть призрачную возможность альтернативного конца, эффект бабочки.

Если бы в тот день мы с Фрэнки не захотели поесть мороженого, Мэтт был бы жив.

Если бы я не целовала его каждую ночь с моего дня рождения, он не волновался бы так сильно и был бы жив.

Если бы я не родилась, он был бы жив.

Если бы бабочка не взмахнула крыльями, никакой автокатастрофы бы не случилось.

– Не спится?

Я вздрагиваю и вдруг замечаю тетю Джейн в темном углу веранды, куда меня привели призраки прошлого.

– Я думала, все уже легли, – говорю я, пытаясь успокоиться. – Извините, я не хотела… просто…

– Анна, не уходи. – Она качает головой. – Все в порядке. Я просто… вспоминаю разное.

– И я. – Мне тут же хочется забрать свои слова обратно, убежать в дом и спрятаться под кроватью. – Ну, в смысле… вспоминаю всякие истории.

Тетя Джейн кивает. Вокруг ее головы голубоватым сиянием струится лунный свет.

– Посиди со мной. – Она придвигает ногой стул.

Теперь она напоминает старую добрую тетю Джейн, которая всегда обращалась со мной скорее как с подругой, чем как с маленькой девочкой. До смерти Мэтта она частенько с нами загорала, приносила холодный чай и болтала о всяком. Конечно, тогда все было по-другому: Фрэнки была девственницей, а я не плакала при виде голубой глазури и не скрывала правду о лучшем друге от лучшей подруги.

Несколько минут мы с тетей Джейн просто сидим в тишине, вслушиваясь в мерный шум волн, разбивающихся о берег.

Шшшшшш. Шшшшшш.

В темноте он кажется более спокойным и громким.

– Фрэнки и Мэтт часто гуляли по пляжу в поисках стеклянных окатышей и красивой гальки, – рассказывает тетя Джейн. – Они вечно соревновались, кто соберет больше.

– А потом привозили мне стекляшки. Я до сих пор их храню.