Фрэнки лежит на двуспальной кровати, на которой каждое лето спал ее брат, и тихо плачет, уткнувшись в мягкие белые подушки. Каждое лето, кроме того, последнего. Еще несколько часов назад мы сидели за столиком в Breeze, и Фрэнки весело щебетала за бокалом пина колады, хлопая накрашенными ресницами. Теперь же, когда рядом лишь серо-голубые стены и пыльное окно с видом на океан, она выглядит бледным цветком со сломанным стеблем. У меня разрывается сердце.
Больше всего на свете я хочу, чтобы здесь, в старой комнате на чердаке, оказался Мэтт и он сидел бы с нами и смеялся. А вдруг тогда, в больнице, произошла какая-то ошибка, сродни тем, которые показывают в фильмах о подмене детей?
Я глажу Фрэнки по спине. Наконец ее всхлипы становятся все тише, а дыхание выравнивается.
Через час мы слышим, как дядя Ред и тетя Джейн спускаются на первый этаж, открывают входную дверь, садятся в машину и куда-то уезжают. Наверное, хотят развеяться. Убедившись, что дома никого нет, мы спускаемся на кухню за едой.
– Не понимаю, что на нее нашло? – возмущается Фрэнки, доставая из холодильника банку диетической колы. – А папа просто сидел и молчал!
– Фрэнк, мне кажется, он просто не знал, что сказать.
– Они скоро разбегутся.
– В смысле? – спрашиваю я. – Куда?
– Да нет. Я имею в виду развод.
– Ты чего? У них же все нормально. Они приехали сюда впервые после… Ну, в общем, им просто тяжело.
Как и тебе.
– Да я тебя умоляю, – отвечает
– Странно, я видела, как они заходили в свою спальню. Вместе.
Фрэнки качает головой:
– Они желают мне спокойной ночи и закрывают дверь, а потом отец, думая, что все спят, уходит к себе в кабинет. Они правда считают, что я ничего не замечаю?
Ночи, проведенные в доме Перино, пролетают перед глазами, как кадры из фильма в замедленной съемке. Я вглядываюсь в них со страхом и печалью, ищу нестыковки. Вспоминаю, как в тот вечер, когда мы впервые обсуждали поездку в Калифорнию, дядя Ред положил руку на колено тети Джейн. Может, она тогда поморщилась? Они всегда шли в спальню вместе и останавливались по пути, чтобы пожелать нам спокойной ночи. И теперь я представляю, как за закрытой дверью они с неохотой ложатся в постель. Поворачиваются спиной, стараясь не задеть друг друга даже мизинцем ноги, и ждут, пока мы уснем, чтобы прекратить этот нелепый спектакль.
Думать так неприятно. Кажется, будто я пробралась в спальню взрослых, которые ведут серьезный разговор.
Впрочем, сразу после смерти Мэтта я была почти уверена, что брак Реда и Джейн просто не выдержит такого испытания. За каких-то пару дней они забыли, что держало их вместе все эти двадцать лет. Они почти не общались, даже при моих родителях. Бесконечные ссоры и то были бы лучше тягостного молчания, которое они делили на двоих. Весь дом дрожал от безмолвного напряжения.
Прошел месяц. Потом три месяца. Полгода. День рождения Мэтта. Рождество. День матери. День отца. Пару месяцев назад – первая годовщина смерти. А дядя Ред и тетя Джейн до сих пор вместе. Теперь они разговаривают, вместе едят, иногда даже смеются. И от каждой шутки, от каждой улыбки по непробиваемому колпаку грусти бегут трещины.
– Фрэнки, твои родители очень сильные. Я думала… то есть… как… – Мне очень трудно подобрать слова.
Фрэнки вздыхает и проводит пальцем по ободку банки с газировкой. Рассеченная бровь хмурится и подергивается от еле сдерживаемых слез.
– Последний раз, когда мы приезжали в Занзибар, – вдруг говорит Фрэнки, – я ничего не понимала.
Ее голос становится совсем тонким и далеким, похожим на жалобный вой. Кажется, подруга меня не замечает. Она продолжила бы говорить, даже если бы я вдруг вышла из комнаты.
– Он был старше, – продолжает Фрэнки, теребя браслет. – Всегда замечал больше, чем я. У нас были разные увлечения. Я просто ничего не понимала, Анна. Мне казалось, у нас впереди столько времени. Я думала…