Снова стать маленькой

давила на нервы, вымигивала косящим правым

снова, снова все те же ноты, ждала реакций,

и раздражение ей удалось на славу.

по скрипящим от тяжести уголкам паркета

мы вываливались, с глазами по три копейки,

выходили в ночь, отлавливали тлеющее лето,

смирно ждавшее в позе лотоса на скамейке.

мы переучивались от старого к новому,

вдыхали пыльный, разбухший от тяжести вечер,

и каждую секунду смеялись навстречу слову,

бархатным одеялом ложившемуся на плечи.

и когда разгорелся рассвет над городом,

сонные, мы устало плелись к паркету и патефону,

с летом в сачке, отловленным, но не сломленным,

беспечно вызванивающим осень по телефону.

и когда лучами первыми день забился,

такие смелые мы друг друга любовями окатили.

мысли полезли в голову, мол, только ты сам

решаешь не жить, как тебя учили.

даже пластинка стёрла то, что на ней писали,

и патефон извергался не бесполезно, а нежно.

в каждую ночь мы волшебство вносим сами,

и после таких ночей жизнь уже не становится прежней.

О том, чего не люблю.

я была рождена для дела,

для какого – да кто б сказал.

из цветов не люблю белый,

и в Москве не люблю вокзал.

может, мне назначено стать поэтом,

но никто не предупредил.

я не очень люблю лето,

и бестактных тупых мудил.

я сама, конечно, не знаю,

но я чувствую – что-то лезет,

что-то так навязчиво прорастает,

как нелюбимая мной плесень.

я, вообще, не люблю многое,

да и многих, чего скрывать.

проходите мимо своей дорогою,

на мою не вздумайте наступать.

потому что, может, написано

на роду стать великим оратором,

тогда вам все будет высказано,

и тогда все будет воздато вам!

ни диктаторы, ни катаклизмы

не заставят меня молчать!

я люблю только красный Винстон

и тепло твоего плеча.

Ода молодости, жизни и высоткам

под ступнями домов многоэтажных

полоски света вырезают чёрных птиц,

и отголоски звонкости вчерашней,

на миг задумавшись, стекают со страниц -

в бокал, наполненный вином до середины,

в улыбки уголков любимых глаз,

и август был, пожалуй, слишком длинным,

излишне прочно отпечатался на нас,

сентябрь напирает неуемно,

и лучики мерцающих надежд

укутывают крох своих бетонных

в осеннейшие из осеннейших одежд-

в тоску дождя, в потоки ржавых труб,

и все, что этим монстрам остаётся -

тянуть карнизы выпяченных губ

наверх, на крышу, чуть поближе к солнцу,

выкатывать балконы-котелки,

белье развешивать, надеясь пропитаться

тем, что оставили последние деньки

зашуганного лета-иностранца.

давай и мы подставимся лучам,

и свесив головы из пластиковых окон,

порадуемся тёплым мелочам,

закрутим летний выбившийся локон.

кто, кроме нас, сумеет оценить

смех чаек и бокал с игристым,

сквозь сумрак протянувшуюся нить,

и небо, ставшее таким осенне-чистым?

если не мы, то и другой никто,

а значит, красота прольётся даром,

так доставай своё осеннее пальто

и старую уставшую гитару,

пойдём будить соседей-недотёп,

что вечно хмурятся и ходят слишком важно,

пусть этот день прекрасным возрастёт

под ступнями слепых многоэтажек.

Не злюсь. Не плачу. И не вру.

не злюсь. не плачу. и не вру.

тихонько хнычу по утру,

что ломит тело,

что все не так, как я хотела,

что истины, прописанные мелом,

каким-то умником излишне неумело,

лишь припечатают к ковру.

однажды я, наверное, умру.

но ныне собираюсь жить,

ты видишь, как гортензия дрожит

перед окном,

как кот, крадучись, проникает в дом,

как капли – на пол? все твердишь: «потом,

ещё вся жизнь, ещё всего хлебнём»,

ты видишь, протянулась наша нить,

и некого жалеть, и некого винить.

и каждый день в тягучей вате года

окрашивает плоскость небосвода

в лазурный цвет,

ты веришь? ничего такого нет,

что повторится дважды, как парад планет,

как юные смешные мы в рассвете лет.

а значит, нужно жить свободой,

прощаясь с горечью, как будто с непогодой.

Песнь маленького сверчка

каждый день на нашем крыльце умирает сверчок,

тысячи муравьев собираются на последний пир,

каждое утро солнце выбирает восток,

а потом уже – весь оставшийся мир.

каждый день я встаю поприветствовать первый луч,

но смотрю при этом на север или на юг,

все равно по утрам не разглядеть из-за туч

не то что солнца – даже своих рук.

каждое утро псы пытаются выгрызть блох,

чешут, скребут, кусают, гоняются за хвостом.

других городах и странах я узнала,

что мир бывает неплох,

но сейчас я рассказываю не о том.

каждое утро океан набрасывается на песок,

каждый день мы боремся, чтоб не сойти с ума.

каждый день на крыльце умирает один сверчок,

и мне кажется, что этот сверчок – я сама.

Что нужно для счастья?

улицы, отчего-то линиями названные,

вымощенные тротуарами,

сталкиваются заперво слишком разными,

расходятся чаще парами,

соединяя метро с парадными,

сталкивают влюблённых поребриками и лбами,

делаются к ночи такими нарядными,

освещённые фонарями,

оглушённые музыкой улиц,

выплескивают страсть свою стаями неформалов,

разлистываются тысячами страниц,

на которых вечно написано слишком мало,

обрызганные любовями да объятьями,

замазганные словами, стихами, свободами.

расцвеченные разноцветными платьями,

раздушенные духами и туалетными водами,

расходятся, сталкиваясь между большим и малым,