Сновидение

– Ладно… Ты права, это странно. Но если вернуться к Леа, это только подтверждает тот факт, что писатель встретил ее в какой-то момент. Мы об этом уже говорили: он наверняка приезжал в Нор собрать информацию для своего романа, каким-то образом добрался до твоей дочери и поговорил с ней?

– И увидел татуировку на ее лодыжке? И еще встретил Артура в Нанте, тоже как бы случайно? Ты сам веришь в то, что говоришь?

Фредерик сунул ей под нос телефон и фотографию из Института судебно-медицинской экспертизы:

– А во что мне еще верить? Вот это – лодыжка Леа. Мы все были в институте той ночью шестого декабря две тысячи четырнадцатого года. Ты ведь опознала тела, не так ли?

– Да, да. Но… лицо было неузнаваемо.

Фредерик вздохнул:

– Вот оно что… Ты еще не смирилась с потерей. Ты во всем ищешь памятки о Леа, хоть что-то от нее живой. В тебе еще живет надежда. Но какая надежда, Абигэль? Ты знаешь исход, как и я.

– Говори что хочешь, но ты не можешь отрицать ни эти рисунки, ни тот факт, что Жантиль что-то знает.

– Я не отрицаю, и, если Жантиль как-то связан с нашим делом, поверь мне, мы это выясним. Но эти твои странные поиски не вернут тебе дочь. Какая-то сила в глубине твоей души пытается вернуть тебе смысл жизни. Ты гоняешься за химерой. Вот уже который месяц ты разрушаешь себя и психологически, и физически, а я чувствую себя бессильным зрителем. Что я могу сделать? Скажи мне. Только скажи, и я клянусь, что сделаю все возможное.

Абигэль прижалась к нему:

– Помоги мне найти истину.

55

В этом начале июня Абигэль еще не знала, что всего через несколько дней начнет обжигать себя сигаретами, сделает татуировки, купит «Четвертую дверь», разыщет писателя по имени Николя Жантиль и постепенно увязнет в расследовании, которое превзойдет все, что она могла вообразить.

Да, тогда она еще ничего этого не знала, она сидела на пляже Мало-ле-Бен, держа нос по ветру и глядя на побережье. Теплый ветер кружил песок на дюнах за ее спиной и колыхал ее бледно-зеленую тунику. Народу на берегу было немного. Горстка гуляющих да два-три воздушных змея.

Из-под солнцезащитных очков она наблюдала за женщиной и ее сыном, сидевшими вдалеке справа на разостланном синем одеяле. Женщина ела сэндвич, а мальчик сидел неподвижно, глядя на горизонт и словно не замечая красот природы, балета чаек и моря, тихонько катившего свои волны. Шестьдесят четыре дня назад вырвавшись из ада, Виктор продолжал долгий и трудный период реабилитации. Пройдет наверняка еще много месяцев, прежде чем появится надежда, что он сможет снова жить нормальной жизнью. Человеческий разум – это чудо-механизм, и даже когда его детали заедают или ломаются, он все же работает. Но если колотить по всем шестеренкам кувалдой…

С самого начала мальчика наблюдала одна и та же психолог, с ней ему даже случалось иногда смеяться, но недолго: он все больше смотрел пустым взглядом, свойственным ему теперь. Опытный невролог занимался его сном несколько раз в неделю. Без медикаментозного лечения Виктор наверняка бы уже умер.

Его мать бросила все: свою прежнюю жизнь, дом и город, в котором был похищен ее сын. Она уехала из Амбуаза и сняла квартирку в Мало, недалеко от больницы, где лечили Виктора, наверно, потому, что на данный момент ей некуда было больше деваться. Она должна была прежде всего заниматься сыном, дать ему все возможное, быть у его постели, когда он кричал ночами. Виктор был одновременно ее якорем спасения и камнем, тянувшим ее на дно океана.

Мать взяла сына за руку и повела его к воде. Она закатала штанины его джинсов, как делала это четыре года назад. Он был не по сезону тепло одет, видимо, чтобы взгляды не задерживались на двадцати четырех несводимых белых пятнышках, оставленных лазером.

Поглядывая на них, Абигэль крутила в руках листок, на котором были записаны все вытатуированные на мальчике буквы. Она, как и жандармы, провела много дней, пытаясь составить из них послание. Что хотел сказать им Фредди через Виктора? Почему он больше не подавал признаков жизни? Отпустит ли он еще одного ребенка? Когда? Ожидание для родителей, жандармов, всех людей, задействованных в этом деле, было невыносимым.

Мать зачерпнула в пригоршню немного воды и брызнула на сына, должно быть играючи. Но Виктор стоял неподвижно, и она не могла больше изображать веселье. Увидев, как она отвернулась и отошла, закрыв лицо руками, Абигэль поняла, что она плачет.