Сны

Такси приехало к низкой оградке, где-то поломанной, где прогнувшейся, где-то мирно стоявшей. Я вышла на грязь. Обувь немного испачкалась. Небо окончательно стало голубым, а облака нежно-белыми. Очень романтичная обстановка. Макс повел меня к могиле. Вокруг возвышались, как руки мертвецов, памятники погибшим. Я особенно внимательно рассматривала их. Где-то легонько провела по бетону, надеясь услышать шепот древних, но лишь шероховатая поверхность бетона или гладкий холод мрамора словно били электрическим током и отбрасывали руку. Нельзя трогать мертвых. Они находятся в вечном сне. Кое-где места тел ухоженные, словно находятся в саду, где сядешь на лавочку, а рядом ходят давно мертвые знакомые, они тоже присядут рядом, и завяжется между вами разговор о чем-то далеком, простом, обыденном… Словно и не умирал собеседник. Но все равно дойдет до разговоров о жизни и смерти, где мертвый скажет:,Смерти нельзя бояться. Когда мы умираем, ее нет, когда нас уже нет, она небрежно опоздала”. Ты лишь посмеешься с неправильно сказанной цитаты, но поймешь его. А потом заплачешь… Ведь там, где смерть, там и жизнь. А жизни с этим человеком больше нет.

Другие же могилы оставлены потомками. Здесь люди мертвы по-настоящему. О них все забыли. Только ободранная табличка, да сорняки скажут, что здесь кто-то есть, но кто он, никому нет дела. А ведь, умирая, этот кто-то хотел, чтобы над ним был сад, где он будет бродить и ждать собеседника, с которым поговорит по душам. А, может, мертвые ничего не хотят. Все равно спят. Зачем их будить?..

Мы пришли к небольшой могилке из черного мрамора. Я посмотрела на свой портрет, на дату жизни и улыбнулась. Так мало, и так много. Максим нагнулся, чтобы положить цветы, а я тихонечко мутнела в этом мире. Мое время вышло. Я провела тот день, о котором молилась каждый день. Теперь мне не о чем жалеть. Я всех увидела. И все со мной прощались…

Жизнь моя была такой же, как и твоя. Я жила спокойно, зная, что умру. Я делала все без каких-либо переживаний, потому что знала, что все равно не успею. Меня не интересовали те заботы, что станут неважными. Я верила ни во что и ни в кого. Моя жизнь- это жизнь человека. Без веры, без суеты, без лжи…

Декабрь

С приходом первых подарочных свечей является в ночном тумане снег, и буря общей радости и встреч укроет в теплое пальто от зимних нег, чтоб погрузится в полуночный свет. И в этот день особого настроя, когда благие мысли скажут нет печальным чувствам угрюмого застоя, воскреснет в снеге дивный оберег, который очарует дивный свет.

Ах, Рождество! Святое дело Бога. В тебе нет места обыденным застольям. И на просторах улиц ты не встретишь вора, способного украсть и зимнего раздолья. Все чудно! Здесь особый быт. Коробки оживают новой жизнью, и каждое животное не спит, оно живет одною жаждой мыслью. Скорее подарить кому-нибудь кларнет, или другой какой-нибудь подарок, а, может, им вручить торжественно конверт с желаниями искренне написанных Сократом? Вот будет удивление, когда они узнают вдруг, что от великого поэта, доставил им письмо их друг. Иль не философ он… Какая ерунда, ведь главное подарок, а остальное все беда!" И все здесь полно суетой, и каждый мчится в магазины, но только тихий наш герой, с опущенной и грустной головой, блуждает мимо украшенной витрины.

Среди толпы есть мальчик тихий, он мирно голову пустил по тротуарным перипетиям, не может взгляд свой отпустить. Вокруг толпа его бредет, не видит мелкое создание, и крики слышно наперед, не обратят никак внимания. Вдруг мальчик наш упал неловко, столкнулся он с месье суровым.

— Куда ты прешься? — рявкнул он, а мальчик не поднимет взгляда. — А ну, смотри! — добавил яда, за воротник схватил он яро. — Ты на меня смотри! Ты понял?

— Да, месье, — лишь тихий звон младого голоса услышан, а взгляд никак не хочет быть все выше.

И тут совсем уж вышло из себя неадекватное творение, рожденье желчи и тленья:

— Нет, ты не понял! Ты смотри в мои глаза! — и мальчика бесстыдно поднял, и он скорей отвел глаза. — А ну, смотри!

— Да отпусти! — не выдержало гордое сердечко. Он посмотрел. И лишь колечком в его глазах зрачки вдруг стали. Перед ним был монстр, сделанный из стали: на голову наденут был мешок, а вместо глаз заделанные скотчем крест, похожий на дьявольскую порчу. Он ужаснулся. Стал брыкаться. Суровый мистер оконфужен, остановился, покачнулся и лишь с вопросами глазами все провожал младое чадо.