Сны

Мальчик бежал и голову невольно поднимал на незнакомцев, все провожали взглядом, но праздничное настроение туманило сознание в ночи. И некуда сбежать ему от тошноты. Он проклят! Он не видит лиц. Он молит Бога, чтобы не заметить улиц и людей, от них все тошно, и друзей, увы, но нет, а оттого, что невозможно ему узреть всю красоту людей, страдает мальчик- в центре иудей. Герой бежит, а праздник все в разгаре, он тихо плачет, и пахнет перегаром дыма труб. Повсюду колокольчики звенят, и все нормальные винят этого мальчика во лжи, что он не видит их в ночи. Не раз он натыкался на прохожих, не раз встречал и крики, столь похожих на стаю чаек. А рядом эльфы не раскрывают баек, чтоб интриговать идущих ребятишек, на елочках не видно шишек за яркими полосками гирлянд, но ярко за сто ярд блестит огромный Дед мороз, не описать его словами обыкновенных проз, народ к нему стремится, чтоб поглядеть да подивится.

Прижав к стене главу уютно, наш мальчик опечаленно и хмуро глядит на праздничный мольберт, стоящий где-то на витрине в каком-то чудном магазине, а рядом продается бокалами вино. Вдруг средь толпы он ощущает чей-то взгляд, его смущает неизвестность из-за гирлянд.

— Ты здесь один? — спросила громко младая женщина, и звонко звенит в ее пакете что-то.

Герой наш промолчал.

— Чего грустишь? Какое чудо! Чего не смотришь? Вот же чудно! Ты заблудился?

— Нет, — отрезал грубо мальчика ответ.

— Что делаешь тогда?

— Стою.

— А может быть, грущу?

— Ну… Нет, — смущенно отвернулся, чтоб скрыть свое лицо от света.

— Тогда пройдем в кафе, Равенна”.

— Я не хочу.

— Ну что за бука! Пойдем- пойдем!

— Ну что за мука! Оставьте вы меня!

— Какой ты непослушный. Возьми-ка руку и молчи, ты хочешь кушать? Помолчи! Не спорь со старшими! Пойми, что я добра тебе желаю, ну, иди!

Мальчик замялся, сквозь множество усилий все же ступил за дамой милой в большой проход торжественного заведения. Его слепило все. Здесь платья модные, всего на свете здесь в избытке, мужчины полные, и их губу не оторвать от горлышка бутылки. И вот среди всего богатства, в центре гламура и страстей, где начинает свое пьянство толпа бесстыжих королей, проклятый ходит меж толпой, следит за дамой, не поймет, как оказался он с толпою, в богатой кучке сих вельмож.

— Садись сюда, — проговорила и спросила, Пол стакан вода” на ломанном английском. Хоть понимают слуги тут на устаревшем языке, но все здесь свищут и поют на иностранной ерунде. Взгляд мальчика упал на вилку, глаза его смотрели пылко на неприглядный инструмент, а пианист играл сонет гостям в престижном заведение, Равенна”.

— Что будешь?

— Ничего.

— Как так?

— Я есть не буду, отпустите.

— Какой однако же ты пылкий.

— Какой я есть, уж извините.

— Ты посмотри в глаза.

— Я не хочу.

— А почему так?

— Не хочу.

— А может быть, не можешь?

А в женском голосе ехидно слышна насмешка, терпеливо ждала победы над юнцом, чтоб насладились вы концом.

— Нет… не хочу.

— Ты врешь бесстыдно.

— Нет, я не вру!

— Какой ты милый! Скажи мне, что мешает взгляд тебе поднять, да поменять свое унылое воззрение? Быть может, травма детства или страх?

— Оставьте вы меня, прошу!

— А может, я тебя хочу убить вопросами пустыми, все для того чтоб понял ты, как жалок мир.

— Ну что за стыд! Вы убиваете ребенка! — он говорил, потупив взгляд, не отпуская глаз от вилки.

— Однако же ты милый, но я хочу сказать, что мне твой страх давно известен.

— Откуда? Как? Какой?

— Нетерпеливый ты душой. Так слушай, я старуха- ведьма, и видела я множество людей, что многие из них напрасно зреют проклятый образ невиданных зверей. Их очи видят наш волшебный мир, граничащий меж реальностью и сном, и вместе с вами мы богатый пир устраиваем в Рождество. И я заметила одно. Боишься взгляд ты свой поднять, и сразу все быстрей понять, в чем страх твой, где его обитель.

— И в чем же мысль…

— Как же в чем? Тебе всего лишь нужно взять и взгляд скорее свой поднять.

— Я не могу… Мне вмиг мерещатся чудовища, каких не видел свет…

— Ты видишь тех, кого не видеть должен. Отринь его, взгляни на белый свет, поймай мой взгляд, мы справимся, я буду здесь рядом защищать невинный первый снег, священной юности твоей.

— Я не могу…

— Нет, можешь, милый. Оставь свой страх и всею силой заставь его кричать во тьмах.

Мальчик зажмурился, и сердце его забилось, словно слиться готовы в нем и страх и мрак. Он сдался. Готов был шею опустить, но вдруг услышал тихий клич.

— Не поддавайся! Бей смелее! Ты справишься, он еле-еле стоит пред красотой и обреченьем. Не отступайся перед целью.

Открыл глаза. И перед ним карие очи, как стрекоза, все на него глядит, пророчит, что вот он дивный свет. Застыл наш мальчик, будто бы валет. Красоты женские не описать, их нужно видеть, постигать, чтоб ощутить рукою пылкой всей мягкости щеки. Она глядела, улыбалась, и сверху мир казался радость, в нем столько света, красоты, лишь чувства здесь одни вольны бросаться счастьем-скакунами.

— Привет, — послышался с улыбкой знакомой девушки ответ. А мальчик робко очутился во спокойном мире, где нет бед…