[1] Лапи́фы (др. — греч. Λᾰπίθαι, букв. «хвастуны») — полумифическое-полуисторическое племя, многочисленные представители которого встречаются в разных мифах. Их царём и был Пирифой.
Гермес бережно опускает меня посреди комнаты. Это — огромная библиотека. Не такая, конечно, как у Тота в Звёздном Чертоге, но вполне себе приличная. Вон как самодовольно ухмыляется, хитрая рожа.
Несмотря на наши столкновения в прошлом и на ту неприятную историю, я очень рада видеть его. Ведь, в конце концов, именно легенда про мой роман с Адонисом, успешно сочинённая и воплощённая Гермесом и Афродитой, проверила наши с Аидом чувства и подарила нам Загрея. Так что я скорее благодарна, чем зла на него.
Шагаю вперед, обнимаю за пояс.
— И это вся благодарность за спасение? — надувает Гермес свои красивые губы.
Я резко отстраняюсь от него, горько хмыкаю.
— А я-то думала — ты бескорыстно, по дружбе.
Он нагло ржёт.
— Ты меня с кем-то перепутала, Кора, — говорит, отсмеявшись. — Я и бескорыстие — понятия несовместимые.
— Ну да, ну да, — отзываюсь, отходя к креслу. — Хотя если бы ты, кроме спасения, предложил мне ещё и ванну, моя благодарность, возможно, стала бы более явной.
Теперь хмыкает он.
— А ты не менее корыстная, чем я.
Пожимаю плечами:
— У меня были хорошие учителя.
Мне кажется, или в его глазах мелькает грусть? Ещё не хватало, чтобы меня жалел Гермес!
Он ведёт меня по длинному коридору через анфиладу комнат, и мне кажется, я попала в какой-то старинный роскошный дворец — кругом мрамор, малахит, позолота, глазурь.
— А ты хорошо устроился, — говорю, когда мы останавливаемся возле высокой двери с изящной ручкой.
— Не жалуюсь, — он разводит руками и распахивает передо мной дверь в шикарную ванную комнату в викторианском стиле.
Я уже переступаю через порог, когда он тихо произносит:
— И прости, глупо получилось с этой благодарностью. Тебя же чуть не изнасиловали какие-то ублюдки, а тут я…
— Скажи ещё, что ты их не знаешь? — ехидничаю.
— Ты можешь не поверить, но нет.
— Как же ты меня нашёл?
Он загадочно ухмыляется, и эта мерзавочная ухмылка дико ему идёт.
— У меня свои секреты. Правда, я удивлён, что твой муженек не примчался. Уж у него-то точно все под контролем с этой его «С.О.Б.».
Упоминание об Аиде болью отдаётся в сердце, хватаюсь за косяк, опускаю глаза, чтобы Гермес не увидел в них панику и боль.
— Мы расстались, — произношу глухо то, в чём в последние несколько часов боялась признаться самой себе. — Он сказал, что я ему надоела…
Гермес аж присвистывает.
— Лично сказал? — он тщетно ловит мой взгляд — я пересчитываю разводы на кафельной плитке пола.
— Нет, прислал сообщение.
Гермес прислоняется к стене, прикрывает глаза.
— Никогда бы в это не поверил, если бы не видел тебя сейчас такой убитой и не знал, что ты не умеешь врать.
— Я и сама не верила, — говорю и чувствую соль на губах: значит, всё-таки расплакалась? — пока спасать меня не явился ты… вместо него…
— Прости… — говорит Гермес грустно и виновато, как будто это он сказал: ты мне надоела! — Иди прими ванну, а потом я отведу тебя к девочкам.
— К девочкам? — приподнимаю бровь, не сразу соображая, о ком речь.
— Ну да… Психея разве не добралась к вам? — утвердительно киваю: добралась. — Значит, должна была рассказать, что я — злобный монстр — держу в плену прекрасных богинь. Особенно, её драгоценную подругу Афродиту. Что я такой-сякой похититель!
— А разве нет? — удивляюсь я.
— Скоро сама всё узнаешь, — говорит и уходит.
А я остаюсь на пороге ванной и чувствую, как тихо закипаю.
Да, сейчас искупаюсь, приду в себя, и у меня будет много вопросов и к похитителю и к похищенным.
Потому что мне, если честно, страшно надоели эти игры вслепую.
Сон восьмой: Как угадать любовь?