Сны снежноягодника. 10 мистических историй для холодных вечеров (сборник)

Мясная лавка была на первом этаже крепкого длинного дома. Витрина, наверное, предлагала всякое, но ее закрывали люди – многие просто смотрели, не имея возможности купить. Но так хоть поглазеть на мясо, припомнить вкус. И справиться с искушением взять камень, швырнуть в стекло да и успеть урвать хоть кусочек, прежде чем тебе выстрелит в спину милиционер.

В животе у Тели заурчало – сейчас на него еще набросятся мясные запахи и станут безжалостно терзать и потчевать ложными надеждами. Нет ничего хуже, когда нос чует, глаз видит – а ничего не получает человек. Коварный обман.

У двери лабаза стоял здоровенный детина с дубинкой в руках и отгонял тех, кто пришел поглазеть на колбасу.

– Кажись, раззява-мясник не такой уж и раззява. Раз товар не уберег – теперь сторожа поставил. Да уж.

Пашка разочарованно пнул камешек, тот отлетел на дорогу в сторону мясной лавки. Не везет. Он оставил Телю стоять смирно, а сам стал околачиваться у лабаза – то так пройдет, то эдак, то с этого угла посмотрит, то с другого. Перебежав после дорогу и едва увернувшись от телеги («А ну, брысь, босяк!» – обругал его кучер) он вынес вердикт:

– Безуспешное это предприятие, Теля. Вот что, вернемся глубокой ночью, посмотрим, что к чему. Авось как-то и вывернется. А пока – айда завтракать!

И они весь день шатались по городу, где-то стащили пирожков и репы. Их приметил случайный милиционер, но Теля и Пашка давно уже сверкнули пятками и скрылись за семью углами.

Хороший был город Ленинград. В нем не было ничего чужого. «Смотри, – говорил он каждому, – я такой же, как ты. Ты оборвыш – гляди на мои разбитые окна и ободранную кожу домов. А если ты в жизни тепло устроен – так вот же мое величие, оно никуда не делось. Ты за искусство – так гляди по сторонам, я в каждом вздохе – искусство. Ты моряк, солдат, математик – смотри, ты всегда найдешь во мне себя». Ходили и глазели два оборванных мальчишки по Ленинграду, купаясь в солнечном дне, ища себя во вздохе, в лужице и в каждом окне.

Стемнело. Августовские ночи здесь не черные – они густеют до глубокой синевы, да такими и остаются до скорого рассвета. На Международном проспекте теперь было тихо, как и во всем остальном городе, только где-то вдалеке шумел кабак. Пашка опасался, что улицу будут патрулировать, но до мясного лабаза, кажется, никому не было дела. Раз плюнуть. Колбасы за витриной не лежало – на ночь всё убрали.

– Стой на шухере, Теля, на другой стороне улицы. Да головой верти почаще, а на меня не отвлекайся.

Теля так и сделал. Он видел, как Пашка подергал ручку двери – конечно же, было заперто. Вот его друг подыскал большой булыжник, тихонько стукнул по стеклу раз, другой, посильнее – будто примерялся. Наконец, замахнулся как следует – бах! – последовал оглушительный звон: витрина разбилась, стекло большими кусками осыпалось на мостовую. В ночной тишине этот шум впивался иголками в голову, в уши, в лицо, и каждый «дзынь» нещадно колол Телю, как настоящий. Он заметил, что Пашка пригнулся и замер, как кот перед прыжком, и, убедившись, что вокруг все стихло, влез в витрину и исчез в темноте мясной лавки.

Минуты тащились ленивыми клячами, и вскоре Теля, неустанно вглядывавшийся в темноту, стал вздрагивать от ударов собственного сердца. По всем углам ему мерещились тени, спиной он чувствовал, что вот сейчас его стукнет пуля, и несколько раз оборачивался. Пашки все не было.

Но тут издалека действительно послышались быстрые шаги – к ним бежали несколько человек, и, кажется, они дули в свистки.

– Пашка! – Теля рванул к лабазу и увидел, что тот уже вылезает из разбитой витрины, обвешанный колбасами, сосисками и прочим добром. На ходу он сунул Теле несколько свертков:

– Давай врассыпную! Встретимся у тех грифонов, ага? Бежим!

И они побежали. Сперва вместе, удирая от погони, – милиционеры уже пару раз выстрелили в воздух, а потом, на ближайшем перекрестке, в разные стороны.

Большинство улиц были темными, и Теля не всегда понимал, куда несется. Свертки с колбасой мешали бежать, сердце его колотилось нещадно – в панике он не мог нормально думать, его сознание пульсировало красными вспышками: «Бежать, бежать!» Мелькали улицы и дома, мостики через каналы, скверики и снова дома. Мелькал свет в окнах и редкие прохожие. Один раз Теля увидел милицейский патруль, но вовремя успел свернуть – не заметили. Так он петлял долгое время кругами и зигзагами, пока не оказался перед знакомым красивым зданием с колоннами. Напротив – пристань и львы. Или грифоны.

Теля спустился по ступенькам почти к самой воде, аккуратно сложил три палки колбасы, а сам сел, тяжело дыша. Было тихо. Только сердце по-прежнему стучало, а в ушах стоял такой звон, будто перед ним снова и снова разбивали витрину.