Сны снежноягодника. 10 мистических историй для холодных вечеров (сборник)

Немного успокоившись, Теля стал вслушиваться в ночь. Плескались волны, ничьих шагов слышно не было. Он опасался вылезать из своего хрупкого укрытия, оставалось только ждать. Выглянула луна и забегала по ряби Невы рваным светом. Дул ветерок, он приносил откуда-то запахи первой пряной листвы – все-таки август уже кончался. Теля как можно тише покашлял и плотнее укутался в драную куртку – он взмок, а теперь начал сильно мерзнуть. Где Пашка? Как же плохо. И без Пашки плохо, и жить плохо. Теля всхлипнул – конца и края нет такому существованию, только иногда меняется декорация. Неужто так и будет всегда?

Послышался какой-то странный звук, и совсем близко – как будто прокатился по набережной небольшой камешек. Потом еще один каменный звук, и еще, но как-то тихо, без суеты и волнения.

– Где твой друг? – вдруг раздался над головой глубокий медленный голос. Теля подскочил и чуть не свалился в воду, от страха его горло так сжалось, что закричать он не смог.

– Разве ты не должен быть здесь со своим другом? – похожий, но другой голос раскатился тоже сверху, но в стороне.

Теля не выдержал и рванул вверх по ступенькам, забыв про колбасу. На набережной по-прежнему никого не было.

Одна из статуй львов или грифонов повернула к Теле голову и ждала ответа. Свет фонарей у Академии художеств немного долетал сюда, и светила луна, но Теля все равно не поверил. Видно, это темнота обманывает его.

Другая статуя вдруг пошевелила львиным хвостом, как чем-то недовольный кот.

– Где твой друг? – спросила она снова, уставившись на него глазами, которые вовсе не казались застывшими.

Теля не мог убежать. Колбаса по-прежнему лежала там, на пристани у воды. Пашка ему не простит, да и не поверит. А может, он совсем скоро появится и сам. Где же ты, Пашка?

– Я… – Теля прокашлялся, – я его жду. Он должен прийти сюда.

– Хорошо, – ответила статуя и отвернулась.

Следующие минуты тянулись еще медленнее, чем те, что он провел, стоя на шухере у мясного лабаза. Грифоны больше ничего не сказали, но они точно жили – плавно двигали хвостами, лениво моргали, иногда смотрели на ночную реку. Один раз грифон даже немного потянулся, приподнявшись на пьедестале, и зевнул.

– Вы… вы грифоны? – зачем-то глупо спросил Теля и тут же об этом пожалел. Ну что ему, в самом деле, так уж это важно?

– М-м-м? – протянул один. Теля решил, что они мужского пола, голоса-то у них все-таки были мужские, хоть морды и звериные.

– Грифоны… – протянул другой, – помнишь, здесь жил раньше один аптекарь и разводил грифонов в башне? Пель его фамилия, кажется. Местные еще жаловались полицейским, будто негодяи летают по ночам и громко хлопают крыльями – спать мешают.

– Ах да, – ответил первый, – занятный был человек, занятные существа. Нет, – он повернулся к Теле, – мы не грифоны. Мы сфинксы.

Сфинксы. Теля даже не знал такого слова.

– А почему… почему вы живые? – спросил он и тут же виновато потупился, потому что сфинкс посмотрел на него так, как смотрела мама, когда он не понимал чего-то простого.

– А почему ты живой, мальчик?

– Ну… Я…

Теля что-то промямлил и больше ничего не смог из себя выдавить. Сфинксы по-прежнему жили и созерцали черную Неву.

Тут послышались скорые шаги издалека – и вот уже знакомый силуэт выплыл из темноты.

– Теля!

– Пашка!

Точно он. Запыхавшийся, обмотанный связками сосисок, местами покусанных, но целый и невредимый.

– Собаки, бесы, привязались, насилу удрал. Колбасу им дай, видите ли, – расхохотался его друг и шумно выдохнул.

– Пашка… – практически прошептал Теля и кивнул в сторону сфинксов, – они живые. И это не грифоны.

– Чего? Эк тебя погоня умотала, брат…

– Да, мы не грифоны, – раздраженно пробасил сфинкс, – и мы живые. Подойдите.

Пашка отшатнулся и перекрестился, с трудом устояв на ногах. Теля аккуратно взял ошалевшего друга под руку, и вместе они подошли к статуям – обоим помешала сбежать непонятная уверенная сила, забившая внутри них: плохого не случится.

– Мы сфинксы. Мы есть фараон Аменхотеп, царь Верхнего и Нижнего Египта, наследник Ра и владыка вечности. Кто вы, мальчики?

– Я Теля, – отчего-то осмелел он, хотя слова «фараон» тоже не знал, – Григорий Телешов. Это мой друг Павел Рихтер. И мы никакие не владыки. Мы беспризорники.

Сфинксы переглянулись, и по их мордам-лицам пробежали тени улыбок.

– Какова ваша жизнь?

Вот же вопрос. Чумазые, ободранные, вечно голодные – и какова же их жизнь, интересно?

– Как у графьев нынешних, – хохотнул Пашка, пытаясь защититься от происходящего, – без дому да без укладу.

Одна из статуй дернула хвостом, другая выпустила когти на лапах, чтобы потянуться. Чертовщина.

– А ваша-то какова жизнь? И чего вы тут вообще… делаете? Чего не уходите? Вы только по ночам двигаетесь?

– Мы есть владыка вечности, – затянул сфинкс, – мы не в мире, мы – мир. Зачем и куда уходить, если мы есть все, что нам нужно?

Пашка почесал затылок.

– Не знаю, что за мудреный у вас слог. Я такого не понимаю. Мир не мир, но утром нам нужно отнести колбасу Вольке, вот что я понимаю. Иначе мы совсем с Телей пропадем. Пустите нас, а?

– Утром… – протянул левый сфинкс, – долго ждать.