Сны снежноягодника. 10 мистических историй для холодных вечеров (сборник)

Судья Осипов же тихо заулыбался и снял, наконец, темные очки. Под черными стеклами оказались обыкновенные глаза. Даже добрые, хотя добро в людях Лёня различал неохотно, может, и ошибся.

– А что так вдруг, уважаемые присяжные? – спросил судья. – Теперь вам есть резон разобраться в этом деле?

– Ну, знаете ли. Где вещица, которую пора бы уже и на помойку, а где человек?

– А вы уверены, что всегда отличаете одно от другого?

На секунду в зале снова стало слышно только муху и лампы. Но лишь на секунду.

– Отмените приговор! – решительно заявила Лариса. – Или я вам такое заседание устрою, что сами все в клетках окажетесь.

Осипов снисходительно кивнул, Неволин беспомощно пожал плечами. Сергей Гриша по-прежнему глядел в пол, боясь даже пошевелиться и поверить в эту заминку.

Лёня заметил, что он косится куда-то в сторону Белянкина, и тогда сам, внезапно и под удивленные взгляды присутствующих, исчез где-то под столом.

– Чего там? – пробурчал Станислав.

Спустя несколько секунд Лёня вынырнул обратно, явно довольный собой. Кажется, он во всем разобрался.

– Прежде чем мы снова посовещаемся, – сказал он, – позвольте уточнить у гражданина Белянкина вот что. То, что вы пили, уважаемый, мы поняли. Что конфликтовали с Гришей, тоже поняли. Но раз уж следствие не нашло никаких прямых улик против Сергея Васильевича, ответьте: у вас всегда шнурки развязаны?

– Ха! – Станислав ткнул пальцем в помрачневшего Белянкина, тут же наклонившегося, чтобы завязать шнурки. На удивление он даже ничего не стал говорить – ни криков, ни возмущений. Только надул губы, отвернулся к стене и стал раскачиваться взад-вперед, возмущая воздух вокруг себя. Ну, все ясно.

Галина Ионова, стоявшая рядом с ним, сдержанно улыбнулась Грише.

– Думаю, мы готовы снова посовещаться, – язвительно улыбнулся Леонид Саныч. Через несколько мгновений прозвучал новый вердикт:

– Невиновен – единогласно! Убийца – ботинок!

Лёня победоносно надел шляпу и сразу почувствовал себя лучше. Даже повеселел. То-то же, господин Неволин, то-то же, Белянкин! А нечего поклеп наводить. Даже на старые ботинки.

Судья Осипов улыбнулся и вновь постучал молоточком:

– Суд присяжных постановил: Гришу Сергея Васильевича признать невиновным по делу об убийстве гражданина Белянкина и освободить в зале суда.

«То-то же!» – снова подумал Леонид Саныч. Все-таки очень уж это полезно – не быть бездельником.

Сны снежноягодника

Трамвай прозвенел и тронулся с места. За окном задвигался город – вот поплыл тротуар с заиндевевшими лужами, облысевшие деревца, унылые дома. Близилась скудная пора, серая, такая, которую самим нужно наполнять жизнью.

Хельга (так уж назвали ее при рождении, не Ольга, а непременно Хельга – настояла прабабка) смотрела за стекло, потирая озябшие руки. Вокруг шептались. Так всегда бывает, как только в мире что-то идет не по распорядку. И шепот этот становится все громче из уст в уста, из ушей в уши.

– Что же до сих пор не объявляют? – доносилось с задних сидений трамвая.

– Посмотрите, что творится. Ну это уже ни в какие ворота. Обязаны объявить со дня на день, ну нельзя же так.

– А я помню, – раздалось от старушки спереди, – такое уже было, я тогда молодая была. Ничего хорошего, скажу я вам, ничего хорошего.

Хельга молчала, да и к чему встревать в этот перешепот? Верно, что от этого ничего не изменится. Объявят, когда объявят, – и точка.

Трамвай задергался и остановился, открыв двери. Внутрь сразу же ворвался поток холодного ветра – пассажиры все как один поежились. Пора выходить. Хельга сошла со ступенек и перебежала пути – трамвай позвенел дальше, разнося тревожный шепоток по всему городу.

На набережной, где она жила и там же держала магазинчик, было совсем морозно. У воды всегда промозгло, да еще иногда в воздухе летают ледяные иглы и жалят, точно осы. Зимние бездушные осы. Лед на реке еще не встал, но темная вода как будто загустела, и уже частые льдины проплывали с течением. Скоро замерзнет. Солнце пробивалось из-за пелены бледным размытым шариком, оттеняя мир чем-то металлическим.

Яркие каменные домишки на набережной – красные, желтые, зеленые – как будто потускнели за последние недели. Может, зимний ветер выдул из них радость, как и из людей? «Если бы дома могли перешептываться, они бы не отличались от пассажиров трамвая», – была уверена Хельга. Редкие прохожие прятали лица в шарфы, руки в карманы, шли быстро, согнувшись, чтобы поскорее заскочить в помещение. Но в домах тоже было зябко – тепло подавали по осеннему распорядку.