Сны женщины

Головокруженье. Полумрак. Свечи в канделябре догорают, гаснут одна за другой. Медленно и чуть слышно капает воск. И слезы. Героиня наша проснулась в слезах. Жесткий валик дивана словно бы отталкивал голову, шея болела. Волосы спутались, мокрая от слез прядь прилипла к щеке. И под боком теплое. Кот.

Тот самый кот. Громко урчит, тычется усатой мордой, мокрым носом, выгибает спину. От шерсти, я знаю, пахнет электричеством и немного – лавандовым порошком от моли.

Голова у Татьяны Федоровны кружится, ломит виски, и еще этот оглушительный жизнерадостный птичий посвист на весь дом. Не сразу и догадаешься, что звонят в дверь, такой себе Ванда провела затейливый звонок.

Она открыла без расспросов через дверное полотно, без всяких «кто там», и смотрела так, будто сон еще не оставил ее. Смотрела, не узнавая, в недоумении, но потом, конечно же, вспомнила. Вспомнила того, кто вез ее сюда в белом «Мерседесе» и отпирал дверь собственными ключами, которые так у него и остались. Вспомнила того, кто только что пугал ее во сне. Насмешливый и строгий полицейский – в черном мундире и с растопыренными кошачьими усами.

Хо-хо! Мне всегда нравился этот мундир, одно из украшений моей коллекции.

– Вы?

В ее голосе неприязнь и опасение. Чему удивляться – сон-то каков?

– Я… Это я.

– Что-то случилось?

– Мелочь, нелепость, ничего из ряда вон, не беспокойтесь… Ну конечно же, он был здесь, обормот!

– Кто?

– Извините, дорогая. Я, собственно, кота ищу. Вот чувствовал, что он здесь. Весь диван в шерсти. Что поделать – весна, линяет. Я почищу, почищу! Не утруждайтесь. Наверное, проник в дом, пока я с замком возился. Прошмыгнул незаметно, он это умеет. Такой разбойник, себе на уме, знаете ли. Хозяин жизни, знаете ли, из негодяев. Любит заставить поволноваться, напомнить о ценности собственной уникальной персоны. Но умен! Прямо Сократ! И внешность! Лоб, нос – посмотрите! Помните сократовское? «Женишься ты или нет, все равно раскаешься». Но тут он Сократа превзошел – как-то без особых усилий находит компромиссы и не похоже, чтобы раскаивался. Я, правда, принимая во внимание некоторые неприятные его повадки, иногда раскаиваюсь, что, заведя кота, не совершил в свое время компромисса над ним. А теперь, говорят, уже поздно, можно погубить. Да где же он? Ах, разбойник, опять удрал!

– Его зовут Сократ?

– Ммм… Я, однако же, назвал его Пушком, чтобы сей плут совсем уж не возвеличился. Ну и чтобы оградить, знаете, от повторения судьбы, как ни глупо это звучит. Но ему не нравится – Пушок. Он злится, когда его так называют, шипит, негодяй. Предпочитает называться (я прошу прощения) сукиным котом. Он тут не… извините, не отметился? Не совершил… ммм… освободительного акта? Ох, что же непонятного?! Не нагадил?

– Нет, по-моему. Только ласкался, мурлыкал… Я спала.

– Сны, надеюсь, были сладкими? – не мог удержаться, чтобы не спросить. Инквизиторская привычка, и такого обращения с собою любимым, например, я бы не пожелал. – Сны, говорю, приятные снились?

– Сны?

– Ну да, сны. Вы, мне кажется, расстроены. Дурной сон, быть может, вам показали? Что же вам такое снилось?

– Снилось? Снилось немыслимое что-то: кот меня по дому водил, потом вы в старинном мундире… Но не военном, другом… В черном. В полицейском, наверное? Что еще? Любовь, кровь, убийство, все кувырком… Письмо безумное какое-то, страстные слова, плеть кровавая.

– Нет-нет! Вы ошиблись! Это вовсе не моя плеть была! Как можно! Я ничего такого… Дурной сон один!

Оправдание, боюсь, звучит с изрядной долей фальши. Но не всем дано становиться великими актерами. Впрочем, ничего она не поймет, бедняжка.

– Гоните дурной сон!

– Дурной сон… Слезы. Чьи, когда – не помню.

– А… Это ничего, это к деньгам, слезы-то. Если во сне, а не наяву. Не стоит так уж расстраиваться по причине сновидения. А вот, Татьяна Федоровна, хочу спросить: дом-то как? Понравился?

– Дом? Дом… Да. Думаю, да. Замок, не дом. Все не верю, что это не сон. Скажите честно: я спала, а вы тут… распоряжались?

– Вы так шутите, Татьяна Федоровна?

– Я? Нет. Не знаю, чьи это шутки. Сплю на ходу и вижу кошмары. Будто меня опоили или гамбургер на вашей станции начинили кокаином.

Пресловутая женская интуиция. Нет-нет, гамбургер, который она съела, едва сойдя с поезда, ни при чем. Его, конечно, могли чем угодно начинить, даже грибом мухомором или детской зубной пастой «Дракоша», но дело-то не в этом. Дело в том, что не нравлюсь я ей. Ни разу не назвала по имени, хотя я ей при встрече сразу и представился, как порядочный человек. Потом два или три раза повторил как бы между прочим свое имя. Без толку. Я ей подозрителен, я ей не нравлюсь, несмотря на то что она не может не испытывать благодарности. Или не испытывает?

Женщины! В который раз в жизни ловлю себя на мысли о том, что иллюзии наши в отношении дамского полу неистребимы, хоть нас режь. Можно тысячу раз попадаться в одну и ту же ловушку, но – где она, мудрость, что приходит с опытом? Всё – как с гуся вода!

М-да… Я ей не нравлюсь.