Со мной и без меня

Первые послевоенные годы я хоть и смутно, но помню. Когда мы, ребятишки, бегали купаться, то видели на пляжах, как сотни раненых бойцов опускали в морской прибой изуродованные ноги, культи… Все знали, что морская вода целебна. Утром побережье становилось белым от бинтов, их санитарки сушили после стирки в море. И мы видели, как прибрежные волны становились розоватыми от сукровицы.

Уже потом-потом, по направлению горкома комсомола многих ребят, кто имел высокие показатели в плавании (I или II разряд), направляли на санаторные и городские пляжи матросами спасателями. Нам с Аликом из 2-й школы, соседом, другом, брассистом (я плавал вольным стилем), поручили кусок пляжа санатория Совета Министров СССР «Сочи». Большое доверие. В санатории могли отдыхать лица, приближенные к правительству, никак не меньше. Мы заполняли многостраничные анкеты, данные которых бдительно проверяли. А может быть, и нет.

Мой друг и учитель Виктор Михайлович Дюнин, заполняя анкету ТАСС, в графе «Имеете ли государственные награды?» написал: «Имею. Обедал в столовой ЦК КПСС». И, знаете, прокатило!

Так вот, к спасателям. Товарищ Алик Сафаров носил огромную соломенную шляпу, чтобы плавки не выгорали… В его распоряжении был ялик – лодчонка, вечно привязанная к буйку.

Сон в ялике в тихую погоду для меня до сих пор кажется слаще любого на свете.

Другое дело шторм. Почему-то у отдыхающих он всегда вызывал взлет сил молодецких. И стар (большинство) и млад (наши погодки) норовили схлестнуться с крутой волной, поднырнуть, переиграть стихию. Подчас удаль умножалась стаканчиком «Мукузани», «Ахашени» или чем-либо посолиднее.

Вот тогда и наступал для нас час героических подвигов. Мы ходили по кромке прибоя и ломкими голосами уговаривали храбрецов вернуться на берег. Об этом же бубнил громкоговоритель пляжа.

Серьезный контингент отдыхавших в санатории Совмина «Сочи», как правило, и бровью не вел.

Ой до поры, ой до времени.

Крики «тону!» или просто долгое «а-а-а-а!» нам с товарищем Сафаровым слышать в том сезоне приходилось не раз. И вмешиваться в ситуацию тоже. Алику чаще, мне однажды.

За это полагалось представлять к награждению медалью «За спасение утопающих».

Кто не видел этой медали (в первичном исполнении), тот многого лишился. В представлении о спасении художников лицевая сторона медали являла картину не для слабонервных. Там мужик с открытым ртом и вздернутой рукой реально кричит. То ли взывает о помощи, то ли посылает куда-то матроса-спасателя…

Медаль, к сожалению, сегодня редкость. Я думаю, ее изменили из-за этой леденящей душу картины спасаемого.

…А если вернуться к заслугам города Сочи… Есть ли еще прецедент, чтобы город становился огромным военным госпиталем? Пожалуй, и нет.

Я считал несправедливым, что Сочи не удостоен никаких воинских почестей.

Враг был остановлен в нескольких десятках километров от нашего города. За всю войну на Сочи было сброшено более 308 бомб – атаковались эшелоны Красного Креста. У порта рвались торпеды, пущенные с субмарин: целились в транспорты с ранеными. Мирный город, он всю войну был на передовой и вернул в строй около 500 тысяч тяжелораненых бойцов. Разве это не подвиг!

Почта еще долго приносила в Сочи необычные письма. На конверте не было точного адреса, стояли лишь фамилии. Подчас не было и фамилий, а только имена и отчества. Но письма находили адресатов. Это письма хирургам и медсестрам, которые работали во время войны в сочинских госпиталях. Правда, иных уж не было – тяжелые недуги свели в ранние могилы блестящих военврачей Агапова, Чебрикова, Бантева, Ашмарина. Но письма им продолжали идти, поскольку остались жить спасенные ими когда-то люди – бойцы с Тамани и Малой земли, из Сталинграда и с Курской дуги… Другие все так же скромно врачевали и пеклись о здоровье тысяч отдыхающих на курорте, подчас в тех же зданиях, где во время войны они неделями не отходили от операционных столов.