Со шпагой и факелом. Дворцовые перевороты в России 1725-1825

И хотя в караульной под предводительством Мировича команде действительно тридцать восемь человек точно действующих, а гарнизонной команды всех чинов только шестнадцать человек было, и всеми оными с обеих сторон во время того мятежа выпалено было патронов с пулями сто двадцать четыре, но со всем тем ни одного человека раненого, а меньше еще убитого ни в которой команде не имелось. Что не иному приписать можно, как по части тогда чрезвычайно велико состоящему туману, по части ж, что фронтовая команда на высоком, гарнизонная же в низком и несколько покрытом месте состояли, а еще и ночной поре, когда люди, от сна вставши, по большей части, может, не вовсе в настоящую память вошли.

Получив же Мирович вышепомянутое чрез сержанта Иштирякова известие, что гарнизонная команда палить не станет, он, Мирович, не медля ни мало со всею командою к той казарме пошел. А как на галерею сошел и в казарму ворвался, и что там происходило, то, хотя о том в первых его ответах против показаниев капитана Власьева и поручика Чекина, яко же и других чинов, в казарме бывших, не во всем согласно показал, но по последним его очистительным ответам все потом происхождение, как по его, Мировичеву, так и прочих объявлениям действительно состояло в следующем:

По взбежании на галерею, схватив он, Мирович, за руку поручика Чекина, тащил в сени, спрашивая: «Где государь?» А как ему Чекин ответствовал, что у нас есть государыня, а не государь, то он, Мирович, толкнув его, Чекина, сильно в затылок, сказал: «Пойди и укажи государя и отпирай двери», которые он, Чекин, и отпер. А по принесении огня оный Мирович, держав его, Чекина, левою рукою за ворот, а в правой руке ружье со штыком, выговаривал ему: «Другой бы тебя, каналью, давно заколол!»

А как он, Мирович, в казарму вошел и увидал лежащее среди казармы на полу мертвое тело, то, смотря на тех офицеров, сказал им: «Ах вы бессовестные! Боитесь ли бога? За что вы невинную кровь такого человека пролили?» На что они ему, Мировичу, ответствовали, что они того не знают, какой он человек, только то знают, что он арестант. А кто над ним что сделал, тот поступал по присяжной должности. При каком случае из числа ворвавшихся в ту же казарму некоторые солдаты требовали от Мировича позволения и себя готовыми казали их заколоть, но Мирович оным не только не позволял, но и запретил, приговаривая при том, он, Мирович, что теперь-де «помощи никакой нам нет, и они правы, а мы виноваты!» А кто таковы те солдаты, они показать не могут.

А по ответам бывших в той казарме комендантского канцеляриста Кондратья Михайлова, сержанта Якова Иштирякова, Мировичевой команды капрала Николая Осипова, солдат Евдокима Князева, Конона Ульянова, Федора Ефимова, Ивана Кускова, Ивана Акатова, Федора Горшинина, Егора Козмина, показано:.

Канцелярист Михайлов, сержант Иштиряков, капрал Осипов, солдаты Кусков и Козмин говоренные Мировичем речи «что вы это сделали и такого человека погубили!» – яко же и от офицеров данное на то выше сего упомянутое соответствие слышали, а прочих никаких речей, яко же и тех, кто говорил и у Мировича позволения требовал, что не прикажет ли офицеров заколоть, как они, так и все выше упомянутые бывшие в казарме не показали.

И хотя из оных солдаты Евдоким Князев, Федор Ефимов, Иван Кусков, да изобличенный при спрашивании о бывших в казарме от всей фронтовой команды солдат же Емельян Хомяков сверх предварительного и им двоекратного увещевания с пристрастием под битьем батога в тех произнесенных, касающихся до умерщвления офицеров речах, что они сами того не говорили ль или от кого не слыхали ль, были и расспрашиваны, но они все в том утвердились, что таких речей как сами не говорили, так и ни от кого, кем бы говорены были, не слыхали. А единогласно о том объявили, что хотя-де кто иногда такие речи и говорил, но как-де тогда почти вся фронтовая команда в тое казарму ходила, и мало-де разве таких осталось, которые бы не были и затем-де, как в той казарме при смятении от разговоров солдатских был шум, тех речей кто говорил, слышать было не возможно.

А хотя ж при собрании всей той фронтовой бывшей с Мировичем команды, что, не входил ли и еще кто из них сверх выше сёго упомянутых чинов в казарму и не слыхал ли тех речей, со увещеванием были спрашиваемы, токмо из них не только в слышании и произнесении тех речей кто б о себе или другом ком объявил, но ниже и тех, кто в казарму входил, более не показали, как токмо вышеписанного солдата Емельяна Хомякова.