Соавтор (СИ)

Замок громаден, как… как не знаю, что! Чтобы рассмотреть потолок, надо задирать голову — и то не рассмотришь. Весь потолок в копоти. Все огромное. Лестницы, страшно крутые, по которым я сползаю, повернувшись спиной вперед и нащупывая ногами ступеньки. Залы — гулкие пещеры: стою у одной стены — вторая далеко-далеко, противоположная дверь кажется крохотной, как замочная скважина. В залах — везде копоть и сажа; столы из тесаного камня, не на ножках, а на каменных столбах — столешницы — все в трещинах, во вмятинах, каменные плиты выщерблены… лихо тут раньше пировали. Стулья вокруг столов нельзя двигать — они тоже каменные, как троны. Может быть, они и не вросли в пол, но у нас не хватает сил стронуть их с места. Сидеть за таким столом на таком стуле — все равно, что на холме сидеть за плоскогорьем. Мы не любим тут есть — мне жутковато, а ему грустно…

— Рич! — кричу я. Крик подхватывает эхо, тащит, дробит по всем залам, лестницам, коридорам, будто вопятчеловек десять. Даже не по себе немного, но я все равно кричу еще раз. — Рич! Ты где?! Ты дома?!

Почти хочется заплакать. Я что, один? Но тут я слышу знакомое хлопанье крыльев — так королевские вымпелы хлопают и полощутся на ветру. Он влетает в окно зала, широченное, как ворота — четверня может въехать с тарантасом — кружится над столом, я прыгаю, машу ему руками, он снижается и тормозит всеми четырьмя об пол.

У него такое уморительное выражение морды! Я хохочу, обнимаю его за шею — чудесную шею, теплую, гладкую, как мамочкина агатовая брошка. Я прижимаюсь щекой к его гладкой чешуе — или это не чешуя? На рыбью совсем не похожа, скорее — на кожу ужа… только на белом свете нет таких громадных ужей.

Рич глядит на меня сверху вниз и ухмыляется. Наклоняется ко мне, я глажу его нос — его милый, теплый, полированный каменный носик. Его глаза весело блестят.

— Напугал меня, дракошка! — говорю я и топаю ногой. И прыскаю.

— Хныкал тут без меня, людишка? — шелестит Рич и показывает кончик раздвоенного языка. Садится на задние лапы, аккуратно сложив крылья и обернувшись хвостом, легко и гибко, как кот. Живот у него светлее спины — цвета пшеничного поля под солнцем, а спина — как надраенная бронза: золотисто-коричневая, блестящая, с зелеными тенями вокруг чешуек. — Трусил и хныкал. Ведь хныкал?

— Нет такого слова — «людишка»! — возмущаюсь я. — И ничего я не хныкал. Я голодный. Ты вчера весь пирог слопал, пока играли. Вот такой здоровенный кусище!