Соавторы

– Бэлл, во-первых, это моё дело, а во-вторых…

– Дурочка! – Белка швырнула ноутбук на диван, и сердце моё ёкнуло: если бы она промахнулась и ноутбук бы разбился, новый компьютер мы точно бы не смогли купить.

Белка равнодушно посмотрела, как ноутбук стукнулся о полированный диванный подлокотник, потом в один прыжок подлетела ко мне и сдавила в душном объятии.

– Дурочка моя! Удались из друзей немедленно! Ты накличешь беду!

– Белка, прекрати! Ты переносишь наши фантазии на невинного человека, хорошего врача, между прочим! В чём он виноват перед тобой? В том, что мы вылепили с его лица книжного маньяка? Опомнись, Белка! Что с тобой? Ты выпила много, давай поговорим утром, ложись спать!

– Нет! – В её глазах плясали бесовские искры, а губы дрожали. – Удались!

Да, у нас был когда-то с ней разговор о том, что мы контролируем реальность и текст. И не притягиваем прототипов за уши к тем монстрам, которых наваяли. И да, я помню, как Белка запретила мне заходить на страничку Мирона. «Срисовали образ и всё. Его больше нет. Отработанный материал».

…Белка мне запретила… Я поймала себя на мысли: а ведь Белка постоянно мне что-то за-пре-ща-ет. Удачные метафоры в тексте, общение на работе, сладкое, солёное, мою прошлую и настоящую жизнь, Лёшку… Теперь вот Мирона. И самое грустное, мама, что, если это со мной происходит, – значит, меня это устраивает. Кто я? Тряпка, которую надо контролировать во всём, даже в мелочах? Иначе я съем не то, и будет болеть желудок; наткнусь на пустую чашку и задохнусь от астматического приступа; подружусь с кем-то, кто сделает меня несчастной… Что со мной происходит, мама? Я не способна прожить свою жизнь сама, без подсказок?

Мысли увели меня в сторону, и когда я вновь взглянула на Белку, то увидела бешенство в самом своём энциклопедическом великолепии.

– Удались!!! – снова заорала она.

– Но почему, бога ради?! Ты не слишком заигралась литературой? Живой человек из фейсбука не имеет к нашему маньяку никакого отношения!

Но Белка не слушала. Её трясло, это был самый настоящий припадок: зрачки глаз расширены, шея красная, губы бледные, лицо перекошено. Мне стало не по себе. Я осторожно тронула её плечо.

– Белочка…

Я сбегала на кухню, принесла ей воды, заставила выпить. Мы сели на диван. Она обмякла на моих руках, уткнулась головой мне в колени и долго лежала так, чуть икая от незнакомой мне до сегодняшнего дня сухой истерики.

– Мне иногда кажется, что я умру, – тихо проговорила Белка, и я почувствовала, как на мои колени скатилась её громоздкая слеза.

– Мы все умрём, Белочка.

– Да. – Она с хрипом вздохнула и заревела уже в голос: – Но я раньше тебя. А ты постоянно предаёшь меня, Манька. Постоянно!

Мама, что она говорит? Я её предаю? Да я жизнь за неё отдам, мама!

Меня вдруг накрыло такой жалостью и любовью к Белке, что я не смогла бы выразить словами – ни в одном своём тексте. То, что я тоже плачу, я поняла, лишь облизнув губы и ощутив солёную каплю, сползшую по щеке. Я обняла Белку, стала качать её, как маленького ребёнка, баюкать. Мы обе сидели и ревели, и наша почти высохшая близость теперь вновь вспыхнула, как если бы в умирающий костёр подбросить бумаги, – ярким языкастым пламенем. Я обнимала её и думала о том, что я последняя эгоистка, и главное в моей жизни – это Белка. Не будь Белки, я давно бы уже умерла, сдохла, сгинула. Белочка, да я на всё готова ради тебя, только не плачь, только прости меня за то, что…

– Белочка, ну, хочешь, я прямо сейчас удалюсь из его друзей?

– Хочу, – икнула Белка.

Я открыла ноутбук и сделала то, что обещала. Страничка канула в пасть вселенского компьютерного желудка. Нет больше Мирона. Нет ниточки к нему. Я ненавидела себя и в то же время гордилась собой. Я сделала это ради Белки!

– Ты пойми, Маняш, я давно чувствую: Мирон тебе мешает. Он съедает тебя, понимаешь? И чавкает при этом. Тебя сжирает – как писателя прежде всего. И как…

Она могла бы сказать «как женщину», но сказала…

– И как человека.

Я гладила и гладила её по голове, и мы сидели так до самого утра. Оставался час до моего выхода на работу. Я с досадой осознала, что поспать мне уже не удастся. Высвободившись из цепких лапок засыпающей Белки, я поплелась на кухню заваривать кофе. Опаздывать на работу было никак нельзя. Впереди меня ждал жаркий длинный день среди галдящих коллег в суете офисной центрифуги. День без Мирона. Жизнь без Мирона. Так я пообещала Белке.

Я, слабое животное, пообещала Белке. Пообещала. Пообещала.

Таких бесхребетных, бесформенных медуз, как я, в ад пускают по блатной контрамарке, и котёл для них особый. В нём варят, как, смакуя, произносит дядя Паша, «стю-ю-ю-ю-день».

* * *

Размыто. Как запотевшее стекло. Или же это гаснет зрение?