Собачьи годы

— Слышь ты, нетопырь, а ну выходи! Это я к тебе пришел, вурдалак ты этакий! Хмырь болотный! Гнида когтистая! Кащей ненасытный! Выходи, говорю! Я те щас фитиля-то вставлю! Ты у меня щас покувыркаешься! Я те голову снесу и мозги вправлю! В клочья разорву и в кровянке размешаю! В порошок сотру! Искромсаю и этой вот зверюге по кускам скормлю! Довольно с меня брошенности и вечного твоего неналичия! Все, Матерн на тебя зол. Матерн на тебя обижен. Выходи, философ несчастный! Матерн тоже философ — я те щас покажу философию!

Эти слова, подкрепленные энергичными движениями, делают свое дело — но не в том смысле, что философ, последовав дружескому призыву, появляется на пороге виллы в алеманском вязаном колпаке и крестьянских башмаках с пряжками, а в том, что Матерн, войдя в раж, снимает с петель кованую садовую калитку. В ярости он поднимает ее над головой, отчего пес Плутон просто теряет голос, и изо всех сил трясет, норовя, похоже, закинуть прямо на небо. Но поскольку ночное, пахнущее снегом небо явно не хочет принимать на себя сей тяжкий груз, Матерн забрасывает калитку в сад, причем на удивление далеко.

Произведя столь успешную разрушительную работу, Матерн отряхивает руки:

— Ну вот, дело сделано. — И оглядывается в поисках свидетелей. — Видали? Вот так и только так работает Матерн. Феноменально работает! — Мститель все еще смакует послевкусие свершенной мести. — Получай по заслугам! Теперь мы квиты.

Но кроме пса никто не сможет клятвенно подтвердить, что все случилось именно так, а не иначе — разве что Господь Бог, при всей его страсти к снегопадам, успел одним глазком подглядеть со своей верхотуры: бытийносущий или отсутствующий, но простуженный и в насморке наверняка.

Поэтому и полиции совершенно не было дела до Матерна и его пса, когда те надумали покинуть Фрайбург в Брайсгау. На сей раз приходится ехать третьим классом, ибо походы вверх-вниз изрядно истощили его дорожные финансы: один раз пришлось ночевать в Тодтнау, дважды в Зорге-Заботе и еще по разу в Нихтунге-Нетии и Юберштиге-Перевале; вот какое это, оказывается, дорогостоящее удовольствие — общение с современными философами, так что если бы не женское милосердие и не девичья отзывчивость, терпеть бы хозяину и псу голод, жажду и всяческие иные бедствия.

Ибо все они упорно странствуют по его следам, мечтая охладить его разгоряченное философскими диспутами чело, надеясь вернуть земной юдоли и ее сладким двуспальным ложам славного молодца, одной ногой уже, можно считать, состоящего на службе у трансценденции: музицирующая на виолончели барышня Оллинг, пригожая дочурка капитана Хуфнагеля, каштановокудрая секретарша из Ольденбурга и чернокудрая уборщица Варнке, Герда, наградившая его зудешником где-то между Фельклингеном и Саарбрюккеном, а также все, кого он успел осчастливить — с дрынным золотом или без оного — все жаждут его и только его: сноха Эбелинга из Целле и Грета Диринг из Бюкебурга; сестра Будзинского, покинувшая ради него свой Богом забытый Хунсрюк; Ирма Егер, краса и гордость Горной дороги от Вислоха до Дармштадта, и верхнефранкские дочери Клингенберга — Криста и Гизела; трогается в путь из советской оккупационной зоны Хильда Волльшлегер без своего Франца Волльшлегера; Йоханна Тиц не желает больше жить со своим Тицем в Баварском лесу; его разыскивают также: принцесса цу Липпе вкупе с подружкой, дочка трактирщика из Восточной Фрисландии, девушки из Берлина и девы с Рейна. Немецкие женщины ищут его с помощью объявлений и по справочным бюро. Запрашивают о нем службы Красного Креста. Сулят вознаграждение. Стиснув зубы, упорно преследуют желанную цель. Они его гонят, травят, хватают с поличным, норовят удушить пышными волосами Веры Гепферт. Пытаются залучить всеми правдами и неправдами, уловить всеми дырками и норками, щелями и провалами, безднами и тоннелями, прихлопнуть крышками от кастрюль и мусорных бочек, засунуть в карманы передников, под мышку и за пазуху, соблазнить саксонскими булочками и берлинским печеньем, приморскими рыбными биточками и силезским муссом. Ради этой цели они тащат с собой: табак, носки, серебряные ложки, обручальные кольца, карманные часы Волльшлегера, золотые запонки Будзинского, бритвенное мыло Отто Варнке, микроскоп деверя и мужнины сбережения, скрипку бывшего чрезвычайного судьи, канадские доллары капитана, а также всю любовь души и сердца.

От всех этих несметных богатств Матерну не всегда удается увернуться. Ибо они, являя картину трогательной преданности, ждут своего ненаглядного между кельнским главным вокзалом и несдвигаемым кельнским собором. Сокровища жаждут обозрения в подвальных гостиницах и дешевых меблирашках, на прирейнских лугах и дремучей лесной хвое. Они и для пса припасли колбасных шкурок, дабы вожделенные ответные услуги не прервала вдруг требовательным лаем собачья морда. Не повторяйся в делах, чтобы не повторяться в переживаниях!