Собачьи годы

Матерн мрачно смотрит в отнюдь не порожнюю детскую коляску. Впрочем, Инга Завацкая не оставляет ему много времени на вдумчивое созерцание:

— Прелестная малютка, правда? А вот у тебя вид неважный. Скоро ходить начнет. Да не бойся ты. Ничего мне от тебя не надо. Но Йохен был бы очень рад. Да, ты сильно сдал. Нет, правда, мы же оба тебя любим. К тому же он так трогательно заботится о малышке. Роды были легкие. Нам вообще повезло. Должна была родиться Раком, а родилась Львом, причем под покровительством Весов. Для девочки это сулит хорошее будущее: как правило, привлекательная внешность, отличная хозяйка, уживчива, разносторонняя натура, привязана к спутнику жизни, но самостоятельна и с характером. Мы теперь на том берегу живем, в Мюльхайме. Если хочешь, поехали вместе на катере: «И в воду концы, господин капитан!»[367] А тебе и вправду нужен покой и уход. Йохен в Леверкузене работает. Я-то ему не советовала, но он опять связался с политикой и молится теперь на своего Реймана[368]. Господи, какой же ты измученный! Можем и на поезде, если хочешь, но я больше на катере люблю. А Йохен наверно знает, что делает. Говорит, пора встать под знамя борьбы. Ты ведь тоже вроде с ними начинал. Это тогда вы познакомились или уже в штурмовом отряде? Что ты все время молчишь? Мне правда ничего от тебя не нужно. Если хочешь, отлежись у нас недельку-другую. Тебе правда нужен покой. Что-то вроде дома. У нас две комнаты и кухня-столовая. Отдадим тебе каморку под крышей. Я тебя точно беспокоить не буду. Я тебя, конечно, люблю. Но уже иначе, спокойней, чем раньше. Смотри-ка, Валли только что тебе улыбнулась! Видал? А теперь снова! Твой пес любит детей? Говорят, овчарки детей обожают. Я и тебя люблю, и пса твоего. А раньше ведь продать хотела, представляешь, дура какая была? Тебе срочно надо что-то с волосами делать, они у тебя выпадают.

Они ступают на борт — мать и дитя, хозяин и пес. Упитанное солнце варит в одном котле руины Мюльхайма и его же тощие продовольственные распределители. Никогда еще Германия не была столь прекрасна! Никогда еще Германия не была столь крепка здоровьем! Никогда еще не было в Германии стольких вдохновенных, четко очерченных лиц, как во времена одной тысячи двухсот тридцати калорий[369]! Но Инга Завацкая продолжает рассуждать, покуда их катерок пристает к берегу:

— Скоро новые деньги введут. Золоторотик даже знает, когда. Как это ты с ним не знаком? Его же здесь всякий знает, кто хоть чуть-чуть обжился. Этот, скажу я тебе, на все наложил лапу. Весь рынок, от Транкгассе до Бремерхавена, ему в рот смотрит. Но Золоторотик говорит, скоро, мол, вся лафа кончится. Он говорит, надо подготовиться заранее. Новые деньги будут уже не просто бумажками, их будет мало и за них здорово вкалывать придется. Был, кстати, у нас на крестинах. Его настоящее имя почти никто не знает. Йохен говорил, правда, что он не совсем нашенских кровей. А по мне так и пусть себе. В церковь он, и точно, не стал заходить, зато два детских комплекта подарил и джина хоть залейся. Сам, правда, спиртного в рот не берет, только курит. Но уж дымит, скажу я тебе, одну за одной без передышки. Сейчас-то он в отъезде. Поговаривают, что у него штаб-квартира где-то около Дюрена. А другие Ганновер называют. Но про Золоторотика ничего наверняка знать нельзя. Вот мы и дома. Страшновато, конечно, среди развалин, но привыкаешь быстро.

У своих добрых старых знакомых Матерн встречает знаменательный «День Икс» — денежную реформу. Наступает время смотреть на вещи трезво. Завацкий незамедлительно выходит из компартии. Ему там и так было тошно. Каждый получает свою денежную норму[370], и уж ее-то Завацкие не пропьют.

— Это теперь наш первичный капитал. Жить будем за счет припасов. Сиропа нам еще на год хватит, не меньше. А покуда все шмотки да подштанники износим, Валли уже в школу пойдет. Мы же не сидели просто так на своих товарах, а сбывали с выгодой, причем все по закону. Золоторотик научил. Хороший совет — он дороже золота. Инге он подсказал, где получать американские благотворительные пакеты, просто так, по доброте душевной, потому что мы ему симпатичны. О тебе, кстати, тоже всякий раз спрашивал, ведь мы ему про тебя рассказывали. Где ты вообще пропадал все это время?

Понемногу восстанавливающий силы Матерн медленно, с тяжелыми, как гири, паузами, перечисляет немецкие города и веси: Восточная Фрисландия, Юра, Верхняя Франкония, милая Горная дорога, Зауэрланд, Хунсрюк, Айфель, Саарская область, Люнебургская пустошь, Тюрингия и Зеленое сердце Германии; описывает и Шварцвальд, немецкий Лесистый хребет, самые его дремучие и суровые вершины. А уж названиями городов сыплет — прямо наглядный урок географии: «По пути из Целле в Бюкебург… В Аахене, древней, еще римлянами основанной резиденции германских королей… Пассау, где Инн и Ильц впадают в Дунай… Разумеется, в Веймаре я осмотрел площадь Фрауэнплан. Мюнхен скорее разочаровывает, зато Штаде и вообще весь Альтеланд с его богатыми фруктовыми садами за дамбами Эльбы…»