Собачьи годы

Они живут шикарно, аж в пяти комнатах на улице Шадова прямо над своим магазином. Йохен, особенно торжественный возле встроенного в стену средней величины аквариума, говорит теперь только на литературном немецком, чудеса, правда? От добрых старых мюльхаймских времен — «Ты помнишь, Вальтер?» — сохранилась тридцатидвухтомная энциклопедия, которую они все трое не уставали листать еще во Флистедене. «А» — аметист: «Да, это мне Йохен на годовщину свадьбы подарил.» «Б» — барак: «С этого мы в Бедбурге начинали, зато потом…» «В» — Валли: «Нет-нет, Вальтер, это наша с Йохеном дочка, даже и не думай об отцовстве». «Г» — год: «Ты только представь себе, на Пасху Валли уже в школу пойдет. Как годы летят…» «Д» — Данциг: «Была тут у нас недавно встреча беженцев, но Йохен не пошел». «Е» — евреи: «Сейчас-то их все защищают». «Ё» — ёж: «Да-да, так и живем, ощетинившись на все стороны». «Ж» — жизнь: «У нас она только одна». «З» — загородный дом: «Два гектара леса, да еще пруд с утками, представляешь?» «И» — инкогнито: «Не знаю, когда он опять объявится, давно уже не был…» «Й» — йогурт: «А еще творожок с облепихой, вот и весь наш завтрак…» «К» — клавесин: «Это итальянский, в Амстердаме купили, и очень недорого». «Л» — легенда: «Да, про Золоторотика все еще судачат». «М» — материя: «Вот пощупай-ка, чувствуешь, какой матерьяльчик, и не шотландский, нашенский, поэтому у нас и дешевле, чем…» «Н» — наци: «Ладно-ладно, не надо об этом». «О» — Оскар: «Земляк ваш, играет тут в одном погребке». «П» — прислуга: «Совсем распустилась: предыдущая нам уже через две недели хамить начала». «Р» — родина: «У кого есть, а у кого уже и нету». «С» — свадьба: «Нынешняя марка в ту пору тянула пфеннигов на пятьдесят, не больше». «Т» — текстиль: «Это все Золоторотик, он нам тогда подсказал». «У» — ужин: «У нас сегодня по-простому, консервы и хлеб». «Ф» — фанатик: «Ты всегда им был, из таких никогда ничего путного не выходит». «X» — хлеб: «Теперь хоть в очереди не стоять». «Ц» — цимбалы, или на чем они там играют в этом ресторанчике? «Ч» — чиновники: «Да, они в торговой палате сперва вставляли нам палки в колеса, но после того, как Йохен туда сходил и выложил на стол письма…» «Ш» — штатский: «Да какие вы военные, кто вас, красавцев таких, возьмет?» «Щ» — щедрость: «Вот уж чего сейчас днем с огнем не сыскать». «Э» — экскурсия: «В прошлом году мы в Австрию съездили, в Бургенланд, так, развеяться». «Ю» — «Юкатан»: «Может, туда пойдем? Они недавно открылись». «Я» — «Янтарь»: «Нет, только не в „Янтарь“».

— Тогда уж лучше в «Морг». Вот куда тебе обязательно надо заглянуть. У них там эпатаж, причем какой! С ума сойти! Бесподобные наглецы! Отчаянные ребята. Фантастическое зрелище, хотя и идиотское. Во всяком случае, уж необычное — это точно. И смешное — животик надорвешь. Медицинское, так сказать. Ну конечно, не нагишом. Все только до пояса. И при этом очень торжественно. Режут прямо на твоих глазах. Может и стошнить, честное слово. Садизм, зверство, словом — жуть! По идее должно быть запрещено. Но почему-то никто не запрещает. Мы уже столько раз там были. Чебрец жуем. Да не волнуйся, Йохен заплатит.

Вообще-то псу Плутону надо бы остаться в пятикомнатной квартире со служанкой и охранять спящую дочурку Валли, но Матерн настаивает: в гастрономический ресторан «Морг» он пойдет только вместе с Плутоном. Завацкий осторожно спрашивает:

— Может, все-таки лучше в «Юкатан»?

Но Инга хочет только в «Морг». Они отправляются втроем не считая собаки. По Флингерской вверх, потом по Болькерской вниз. Разумеется, как и все дорогие заведения Дюссельдорфа, «Морг» расположен в старом городе. Владелец ресторана не вполне известен. Называют то Ф. Шмуха, хозяина «Лукового погребка», то Отто Шустера, владельца «Юкатана». Киношный Маттнер, который со своим «Горшочком» и своей «Дачей», что прежде называлась просто «Тройкой», нынче вон как размахнулся, а недавно еще и магазин открыл, «Блошиный рынок» называется, к тому часу, когда Матерн с псом и Завацкими идет кутить, стоит еще в самом начале своей карьеры. И пока они идут вдоль по Мертенской, неторопливо приближаясь к «Моргу», Инга всю дорогу ломает свою кукольную, на пять лет поблекшую головку: