Читаем Собачьи зубы, собачье сердце (СИ) полностью

Рыжий со звоном откладывает вилку. Хэ Тянь резко поднимает глаза. У него настолько глубокие тени под нижними веками, что они почти отдают в бордовый. Почти касаются переносицы. А взгляд — стеклянный. Кажется, если сейчас с замаху пиздануть ему в лицо, он даже не моргнёт.

Рыжий шумно дышит носом и подаётся вперёд.

Шипит:

— Ужин просто охуенный. Ещё раз начнёшь заёбывать меня в школе, пожалеешь. Где бы ты ни шатался всю прошлую неделю, мне… до одного места мне. Просто прекрати меня напрягать. Уяснил?

Мажорчик спокойно смотрит на него в ответ. Потом протягивает руку, берет чистую салфетку и осторожно промокает Рыжему разбитый угол рта.

Отшатывается Рыжий только через пару секунд — настолько он охренел. Просто врезается спиной в жёсткую спинку стула и зачем-то вытирает запястьем рот. Затем ещё раз. И ещё. Недоумённо морщит лоб. Выдыхает:

— Бля…

Хэ Тянь молча рассматривает кровавое пятно на своей салфетке, а потом поднимает подбородок и говорит:

— Я был на похоронах.

— Хоронил свою адекватность? — ядовито шипит Рыжий, подскакивая со стула. — Придурок. Ещё раз меня тронешь…

— Нет. — Хэ Тянь аккуратно складывает салфетку и кладёт на стол. — Хоронил свою мать.

И, на полпути к двери, со сжатыми кулаками и стиснутыми зубами, алеющими кончиками ушей и чокнуто колотящимся сердцем, с мерзко жужжащими словами на кончике языка и вздыбленными волосами на загривке Рыжий застывает на месте.

9

Такие новости немного похожи на маленькое землетрясение в груди.

Рыжий ни разу не видел его мать, да ему было откровенно поебать, что за женщина воспитала такого кретина, но на секунду Рыжий представляет, что умерла Пейджи, и сердце покрывается льдом. И смесь иррациональной жалости, адекватного сочувствия и бешеного раздражения — это коктейль, от которого начинает крутить в животе.

С Хэ Тянем проще не становится. С ним, по ходу, не бывает просто. Этот кокон, в который он время от времени зарывается, приходится сдирать с него силой, с мясом. Пока не закостенел, пока не сожрал его целиком. Говорят, если помогать бабочке вылупиться, она никогда не сможет летать.

Но Рыжему поебать на полёты.

Он с силой пихает Хэ Тяня плечом, когда тот перекрывает ему дорогу в школьном коридоре и колотит кулаком Хэ Тяню в дверь поздним вечером.

Он кроет Хэ Тяня матом, когда тот в очередной раз не замечает его, погрузившись в свои мысли, и готовит Хэ Тяню овощи с мясной подливой по рецепту, который любила его мать.

Он игнорирует сообщения Хэ Тяня, швыряя телефон на матрас с такой силой, как будто хочет пробить кровать насквозь, и с сарказмом протягивает, находя в его квартире сложенный мольберт: «Ну, чё ещё? Может, ты и на скрипке лабаешь?»

Через пару дней Йонг подходит к Рыжему в школе. Он выглядит охренеть, как решительно, даже сложил руки на груди, но надпись «Я Король Единорогов» на футболке видна всё равно. И это пиздец.

— Привет.

Рыжий промокает взмокшее лицо полотенцем. Бросает мяч остальным парням на площадке, сам идёт к лавкам. Йонг торопится за ним.

— Классная футболка, — говорит Рыжий, скручивая крышку с горлышка бутылки.

— Хэ Тянь сказал мне, что ты считаешь все мои футболки кончеными. Но спасибо.

Рыжий молча и жадно пьёт, пока бока бутылки не слипаются посередине. Выдыхает. Осматривает площадку. Нашаривает в кармане сигареты. И натыкается взглядом на Йонга.

Он ещё здесь.

— Что тебе надо?

— Я друг Хэ Тяня.

— Поздравляю. Съебись, дай мне отдохнуть.

— Нет, послушай меня. — Йонг кладёт руку ему на плечо и тут же слегка робеет под ледяным взглядом. Но руку, на удивление, не убирает. Сжимает плечо крепче. — У него сейчас непростой жизненный период. А ты не хороший парень, вся школа знает, кто ты и кем был твой отец. Так что…

Йонг болезненно орёт прежде, чем успевает закончить свою мысль. Он выгибает спину, пытаясь облегчить давление на заломленное за лопатки запястье. Рыжий рычит ему в затылок:

— Ещё раз подойдёшь ко мне, я сломаю её нахуй, ясно?

— Пусти!

— Что ты хотел сказать о моём отце?

— Н-ничего!

— Уверен?

— Да ни хрена я не хотел сказать о нём, отпусти меня!

Рыжий отпихивает его вперед. Йонг сгибается пополам, прижимая локоть здоровой рукой.

— Ты что, дикий?! — орёт он. — Господи!

— Всё нормально, — громко говорит Рыжий вытаращившимся на них парням, застывшим посреди спортивной площадки. Потерянный кем-то мяч катится по асфальту к другой стороне поля.

Рыжий поднимает отброшенную бутылку. Поворачивается к возмущенно растирающему руку Йонгу. Говорит:

— Я не плохой парень.

— Да, я вижу.

— Просто не лезь ко мне. Не говори о моём отце. Вообще ни хрена мне не говори.

Йонг качает, почти трясёт башкой, как будто поверить не может в какую-то чушь. Говорит:

— У Хэ Тяня, по ходу, с головой совсем плохо.

— По ходу, — справедливости ради, соглашается Рыжий.

10

— Я не говорил, что у него конченые футболки.

— Ты сказал, что он трахнутый шизик, который носит шизанутые вещи.

— Это не одно и то же.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище

Настоящее издание посвящено малоизученной теме – истории Строгановского Императорского художественно-промышленного училища в период с 1896 по 1917 г. и его последнему директору – академику Н.В. Глобе, эмигрировавшему из советской России в 1925 г. В сборник вошли статьи отечественных и зарубежных исследователей, рассматривающие личность Н. Глобы в широком контексте художественной жизни предреволюционной и послереволюционной России, а также русской эмиграции. Большинство материалов, архивных документов и фактов представлено и проанализировано впервые.Для искусствоведов, художников, преподавателей и историков отечественной культуры, для широкого круга читателей.

Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев

Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное