На длинной лавке виднелась разложенная утварь. В самое большое отверстие печи был вставлен котел, в котором нагревалась вода. Знахарка проворно подкладывала в устье полешки. Она явно ладила с колдовством – не помню, чтобы вода в большом, на три ведра, котле когда-нибудь закипела так быстро, всего за несколько минут. Дождавшись, пока вода начнет бурлить, старуха принялась проворно шуровать в своих вещах, совать нос в многочисленные горшки и кринки, мешочки и свертки. Сухая трава, сморщенные плоды, птичьи перья, какие-то непонятного вида комочки – то ли свалявшаяся шерсть, то ли окостеневшие трупики мелких зверьков – все собиралось в подол клетчатого передника. При свете огня в печи и тонкой лучины, зажженной возле прялки, знахарка казалась совсем не такой, как я ее себе представляла. Пухленькая немолодая уже женщина в отделанной выцветшим мехом кацавейке поверх старой поневы. Один пуховый платок она повязала вокруг талии, другой, на голове, прикрывал выбивающиеся из-под него полуседые волосы. Круглое щекастое лицо, на котором выделялись длинный тонкий нос и маленькие глазки, горевшие как две свечки. Если бы не эти глаза – обычное неприметное лицо. Встреть такую бабку белым днем в Пустополе – пройдешь мимо и не заметишь, примешь за торговку зеленью.
– Девочка, значит, – проворчала бабка. – Хорошо, что девочка… Когда потеряли?
– Днем, – вздохнул Витолд. – Она… в общем, мы поспорили с нею. Отца нет, я старше… выбрал ей жениха, как подрастет.
– Сколько лет?
– Жениху? Двадцать семь…
– Девочке!
– Восемь!
– Хе-хе-хе… Молода она для замужества-то!
– Так это не сейчас, а потом, когда расцветет! – возмутился князь.
– А первый цветочек всякому сорвать хочется! Нет ничего слаще первой ягодки! Погоди, не трогай! Дай в полную силу раскрыться, дай белым светом полюбоваться! А ну как другого-то не будет? И что тогда?
Витолд покачал головой, мало что понимая.
– И девочка что? – поторопила его бабка.
– Я сказал, что раз отца нет, мне и решать вместо него, за кого ей замуж выходить. Жених ей не по нраву пришелся… А он – мой друг! Наши семьи уже раз или два роднились. Не совсем удачно, правда, но… это к делу не относится. В общем, после этого Агнешка и убежала. Думали, она забилась куда-нибудь подальше и плачет, а она…
– Вот и плохо, что думали! Детские слезы – они камень прожечь могут! Когда дети плачут, бесы от счастья скачут. На детские слезы всякая нечисть летит! Молитва матери и слеза ребенка – сильнее всего на свете! Мать-то у нее жива?
– Жива. Молится за нее.
– Это хорошо. А вот ты, – я вздрогнула, когда палец знахарки нацелился в мою сторону. Из-за тесноты казалось, что она вот-вот проткнет меня, – ты за своих детей молишься?
Я оцепенела, открыв рот. С того самого дня, как поняла, что осталась инвалидом, я запретила себе даже вспоминать о том, что когда-то у меня были такие мечты – дом, муж, дети…
– Н-нет… у меня нету…
– Будешь молиться, будешь звать – придут. На голос придут дети твои. Пока ты молчишь, души их во тьме блуждают. А как услышат голос матери, сразу навстречу полетят!
– Я… мы не для того сюда пришли, бабушка!
– Знаю-знаю. Девочка… След-то есть?
– Есть. – Коршун придвинулся ближе. – И не только след!
– Ого! – При виде сорочки знахарка просияла, как будто ей подарили груду золота. Махом высыпав в кипящий котел все отобранные травки-приправки, она бережно, бормоча что-то себе под нос, развернула льняную ткань и, затаив дыхание, тихо опустила ее в котел вместе со следом. На поверхности остался только краешек вышитого рукава – за него бабка держала сорочку двумя пальцами, чтоб не потонула.
Вода помутнела, словно в нее плеснули молока. На поверхности появилась пена, поплыла хлопьями.
– Ветры и воды, земля и пламя, – забормотала знахарка, взмахивая свободной рукой, – идите по следу, ищите деву. Дева бежала – следок потеряла. Дева рыдала – слезу изронила. Дева глядела – птица летела… Вижу! – вдруг громко крикнула она. – Вижу лес!
– Лес? – ахнул граф. – Но как?
Я вполне разделяла его недоумение. Лес находился почти в двадцати верстах от замка, если по прямой. Откуда у маленькой девочки силы, чтобы добраться туда так быстро и без посторонней помощи?
– Лес… деревья… высокие дубы… там ищите ее следы!
Коршун шагнул к котлу, осторожно наклонился над плечом знахарки. Нам, стоявшим позади, не было видно, что разглядели эти двое, но внезапно «ястреб» резко выпрямился.
– Мне все это не нравится, – пробормотал он.
– Что с Агнешкой? – кинулся к нему Витолд. – Что вы видели?
– Ничего! – закричала знахарка, выпрямляясь. – Вот чего вам неймется? Живая ваша девочка! Живая! В дубраве ищите. А где точно – не скажу! Сами все испортили!
– В дубраве, – повторил князь. – Спасибо хоть за это.
Он полез в калиту на поясе, доставая деньги. Бабка подставила ладонь под злотые, которые Витолд, не считая, ссыпал ей в руку.
– Погодь, – остановил нас ее голос уже за порогом. – Вот, возьми-ка…
Она протягивала холщовый мешочек.