Собачий архипелаг

К Иуде Комиссар питал особую слабость: вот уже столько лет он был объектом всеобщей ненависти. Комиссар мечтал быть ненавидимым всеми так же долго. Как Иуда. Любовь рано или поздно иссякает. Но только не ненависть. Она пребывает неизменной, даже иногда возрастает, неустанно возобновляется. Она – великий двигатель рода человеческого. В итоге триумф Иуды перекроет триумф Христа, который рассыпается прямо на глазах. Доказательств любви между «ближними» становится все меньше, зато проявления предательства и зла только множатся. Комиссар подлил себе вина. И мысленно произнес тост за Иуду.

Мало-помалу рыбаки стали собираться и рассаживаться за столом. Они гоготали и громко перекликались на диалекте, которого Комиссар не понимал. Некоторые направились к складу, вынося оттуда бочонки, корзины с хлебом, стаканы, блюда, сыры, ветчину. Вскоре скатерть была заставлена грудой провизии и бутылками. От преддверия Тайной вечери и следа не осталось, а происходящее теперь скорее напоминало картину в стиле ранней фламандской живописи: обилие еды, напитков, беззубые улыбки, рассекающие топорные, опаленные солнцем физиономии, гротескные тела, грубые, узловатые руки, тупые лица. Первые признаки опьянения. Вульгарность и идиотизм. Жратва и выпивка. Забвение смерти, которая, однако, если хорошенько присмотреться, всегда находила местечко на картине: череп у подножия дерева, ветка в виде остова, два ворона, стоявшая возле амбара коса, сухое дерево посреди желтеющей нивы, червяк, точащий яблоко. А на этой картине, интересно, где затаился образ смерти? Не сам ли он, Комиссар, воплощал ее в этот день?

Ради забавы Комиссар всегда пытался отыскать в реальной жизни отражение тех художественных творений, которые видел в музеях, размышляя над ними и находя в этом отдохновение в недолгие промежутки, что выдавались между его основным занятием, когда он прожигал жизнь, таскаясь из одной пивнушки в другую. Выглядел он как самый обычный пьянчуга, этакий современный Сизиф, сменивший тяжелый камень на стакан, который ему обязательно нужно было выпивать и который ему непрестанно наполняли вновь. Но если алкоголь и был его самым верным спутником, то все же он его подводил, уже давно отказывая ему в полноценном опьянении, – Комиссар был навечно приговорен к трезвости и больше не мог достичь того, чего безумно жаждал.

XVI

В воскресенье, последовавшее за «мессой тунца», множество знамений говорили о том, что непременно что-то должно произойти.

С раннего утра на город опустилась страшная жара, без малейшего дуновения ветерка. Воздух словно сгустился вокруг острова, окутав его прозрачным подобием студенистой оболочки; линия горизонта либо вырисовывалась в искаженном виде, либо пропадала вовсе: остров будто парил в небытии. Бро лоснился на солнце, отбрасывая блики свежей глазури. Черная голая лава выше виноградников и огородов подрагивала, казалось, внезапно ожив. В домах было не лучше: удушливый, полный испарений горячий воздух изнурял тела и души, не давая ни капли спасительной прохлады.

И потом этот запах, вначале едва ощутимый, словно он лишь чудился, или же исходил от людей, их пересохшей кожи, изнуренного дыхания, затхлой одежды и жилищ. Но час от часу запах становился все сильнее, распространялся все больше, а его источник по-прежнему оставался тайной.

Сначала многие думали, что его источали сушившиеся гроздья, разложенные на защищавших виноградники каменных оградках. Среди ягод порой попадались испорченные, подмоченные дождем, и тогда в процессе гниения они давали этот почти незаметный, сладковатый аромат, приторный, но в чем-то приятный, с нотками переспелых плодов. Правда, к нему часто примешивался запах подгнившей дичи, когда на недостаточно чистой шкуре остались клочки мяса, на котором появлялись опарыши.

Помимо ягод это могли быть и пары, поднимавшиеся из недр земли. Ведь что такое остров? Одна из многочисленных крышек, кое-как, наспех прилаженных на протяжении геологических эпох, чтобы закрыть гигантский котел – нашу планету, наполненную раскаленной вечно кипящей массой.

В памяти нескольких поколений островитян осталось три мощных извержения Бро, когда потоками лавы были почти полностью уничтожены все постройки и погибло много людей, однако выжившим и в голову не приходило перебраться в более безопасное место. Но даже когда жерло вулкана и не думало открываться, на его склонах периодически, то здесь то там, возникал дымок, выбивавшийся из трещинок-фумарол, словно из трубки курильщика. И это вовсе не было предвестником нового извержения. От высвобождавшихся газов исходило зловоние сваренного вкрутую яйца, когда его разрежут и забудут на несколько дней на кухонном столе.