Собачий лес

Настала моя очередь. Сначала я видел просто песчинки, которые от моего дыхания срывались в темноту, потом на самом дне что-то тускло блеснуло, как свет луны на крохотном бутылочном осколке. Из дырки дыхнуло лесом. Блеск закруглился, нахохлился и превратился в зрачок кукольного глаза.

Я отпрянул.

Теперь доктор смотрел на нас как доктор. Однажды, забравшись на яблоню, я видел, как он посадил дурканутую Ленку к себе на колени и дал куклу. Не с мусорки какую-нибудь, а новенькую из настоящей подарочной коробки. Ленка сразу перестала дергаться и елозить, как будто ее выключили. А мне не хотелось, чтобы меня выключали.

– Никого там нет, – сказал я.

– Тогда почему ты и Миа испугались?

– Еще чего? – ответила ты.

– Мы таких глупостей не боимся, – добавил я.

– Каких глупостей? – усмехнулся Свиридов.

И я понял, что опять сказал не то, что нужно. Все, что я говорил, оказывалось не тем, что нужно.

– Хотите угадаю, что вы видели? – Не дожидаясь ответа, доктор Свиридов придвинулся ближе и, рассматривая нас, медленно заговорил: – Темнота. Огонь. Пустота. Кошка. Собака. Кукла. Черный человек. Та-ак. – Перед моими глазами, в такт словам, вороньим клювом качался его нос. – Маленький. Большой. Безногий. Безголовый. Мертвый. Живой.

– Так ничего узнать нельзя, – сказала ты.

– Иногда мысли людей на их лицах написаны, – ответил доктор. – Стоит лишь произнести правильные слова – лицо на них отзывается. И чем больше найдено правильных слов, тем точнее отгадка. Валька, например, видел большую живую куклу.

Девчонки посмотрели на меня и поняли, что Свиридов угадал. А на их лицах, сколько я ни смотрел, ничего написанного не увидел. К ушам Маргаритки прилипли песчинки и неизвестно откуда взявшаяся стружка. А на твоих щеках, кроме румянца, вообще ничего не было.

– А Миа, например, ни за что и никому не скажет, что видела. – Доктор Свиридов смотрел в один из твоих косивших глаз.

– Если вы такой умный, может, знаете, что с Ленкой случилось? – Такой злой и одновременно испуганной я тебя еще ни разу не видел.

Свиридов провел рукой по стене крепости, и дырка исчезла.

– Полагаю, у нее сломана шея.

Когда дети рассказывают про черную руку в темноте или гроб на колесиках – это одно, а вот когда взрослый доктор говорит такое, то рука, гроб или еще что-нибудь выглядят гораздо страшнее. Крапивные пупырышки на моих ногах зашевелились, и я подумал, что твой отец, конечно, еще тот Бармалей, но доктор вроде как собирается его догнать во что бы то ни стало.

– Детей пугать нельзя, – сказал я.

– Доктору можно, – ответил Свиридов. – Так что, други мои, – продолжил как ни в чем не бывало, – в лес вам пока лучше не ходить. – Доктор поднялся, отряхнул брюки. – А я, как говорится, не прощаюсь.

Несмотря на обещание не прощаться, он помахал нам и пошел со двора.

Ты так и не рассказала, что видела внутри крепости, да еще развалила ее, перемешав песок и солдат.

После обеда дядя Гоша вез нас с теткой на Гидру. То по асфальту, то лесом, то как придется. На тетке было новое почти прозрачное платье и любимые каблукастые туфли. Из-за них ее коленки поднимались над приборами угольного грузовика и вместе с нами глазели на дорогу.

– Вот здесь можно сре́зать. – Для общего веселья дядя Гоша громко сигналил, когда нас трясло особенно сильно.

Когда он переключал скорость, то костяшки его пальцев как бы случайно касались теткиной ноги. Тетка задирала подбородок, и шея ее становилась похожа на тонкую вазу.

Думаю, теперь она не любила дядю Гошу и даже в своих мыслях не пускала в него солнечные зайчики. Я помню, как она разозлилась, когда этой зимой он приехал из Читы и поставил посреди нашей комнаты большой с обгрызенными углами чемодан. Дядя Гоша был в щеголеватой форме с орденскими планками на груди. Сапоги его лаково блестели, и я сразу встал на четвереньки, чтобы увидеть в них свое отражение. Тогда дядя Гоша снял сапог, протянул его мне и строго сказал:

– Не ползай.

Тетке не понравились его слова, но больше всего ей не понравился чемодан, и мы с ней отволокли его ближе к входной двери.

С тех пор дядя Гоша жил в котельной, но тетка все равно пыталась прогнать его. Правда, у дяди Гоши не получалось уйти дальше продуктового магазина.

– Валька, ты что бормочешь? – спросила тетка.

– Ничего не бормочу.

– Нет, бормочешь.

На самом деле я шептал: «Темнота. Огонь. Пустота. Кошка. Собака. Кукла. Черный человек. Маленький. Большой. Безногий. Безголовый. Мертвый. Живой». Еще во дворе я понял, что это специальное заклинание вроде детского, которое знали все: «Колдуй баба. Колдуй дед. Колдуй серенький медведь». Но детское заклинание было неизвестно для чего нужно, а вот заклинание доктора Свиридова помогало читать написанное на лицах. Пока мы ехали на озеро, я повторил его про себя раз сто и заучил наизусть.

Дядя Гоша резко затормозил у нырнувшего вниз берега.

– Красота, – сказал.

Мы с теткой удивленно переглянулись.