Собачий лес

Рядом стояла тетка. Она все еще крепко держала меня за плечо. Вода ей доходила до пояса, а мне – до подмышек. Мы с дядей Гошей еще пометались, но быстро затихли, потому что тетка смотрела на нас с нехорошей усмешкой.

– Ну, вот, – сказала. – Из-за вас новый купальник испачкала.

Дядя Гоша не хотел мне ничего плохого. Он просто сам не умел плавать.

Мы разожгли костер, чтобы просушить его носки.

Тетка попросила дядю Гошу снять ценник от купальника, который болтался у нее на спине. Веревочка оказалась прочной и рваться не хотела. Тогда дядя Гоша придвинулся и перекусил веревку зубами. Тетка поежилась от колючих волосков на его подбородке и улыбнулась. Раньше она никогда при дяде Гоше не улыбалась.

Мы долго смотрели на пар от растопыренных на ветке носков и больше ничего не хотели делать.

Тетка открыла окно и, выключив свет, разделась у своей кровати. Темнота вокруг густо пахла озером. Засыпал я плохо. Было жарко даже под простыней. Перед глазами еще прыгал свет фар грузовика дяди Гоши, превращавший самые небольшие рытвины на дороге в черные бездонные дыры. Время тянулось и никак не хотело остановиться. Сквозь первые капли сна я услышал сухой шелест травы. Кто-то подобрался к окну и замер. По стене поползла и выросла тень. Она была похожа на гигантскую куклу с круглой как шар головой. Чтобы кукла не услышала меня, я тихонько набрал в легкие воздух, медленно задышал носом. На диване, прижав к груди одеяло, села тетка и посмотрела на тень. Днем скрип диванных пружин почти не слышен. Но сейчас это был самый громкий и острый звук.

– Илья Андреич? – тихо спросила тетка, чтобы не разбудить меня.

Трава зашелестела и стихла. Тень исчезла.

– А кто такой Илья Андеерич? – спросил я.

– Никто.

– А куклу могут звать Илья Андреич?

– Не говори глупости.

– А кукла может картинки показывать?

– Что ты изъелозился весь?

– Мне страшно вообще-то.

– К утру пройдет. Спи.

Утром твой отец нашел вторую Ленкину сандальку. Не левую, спрятанную мной в обувном ящике, а правую. Она лежала в пяти метрах от нашего окна. Там, где садик упирался в забор котельной. Здесь забор был пониже. У дяди Гоши на него не хватило кирпичей.

Под стеной котельной пинал лопухи высокий тощий милиционер – спина дугой, застиранная гимнастерка. Рядом дымил папироской твой отец и мыкался собачник со старым толстокожим портфелем. Собаки при нем не было. Он сам нюхал и рассматривал со всех сторон находку, которую держал на одном мизинце.

Ты, я, Юрка и Маргаритка прятались неподалеку в разросшихся кустах жимолости. Сколько я в них прятался от тетки, и она ни разу меня не нашла.

– Чего по садам сегодня поперся? – спросил собачник твоего отца.

– Соседка сказала, что ночью под окнами шастал кто-то и племянника испугал. А он у нее всего боится, полночи рыдал.

Я чувствовал, как вы все смотрите на меня, и очень разозлился. Потому что не так уж я и испугался. И плакал всего чуть.

Собачник поднес сандальку ближе к глазам:

– Пацан какой-то нацарапан.

Твой отец наклонился к сандальке:

– Черт, мелко.

– Один глаз закрой. Так удобнее.

– Пацан, да, – подтвердил твой отец. – А в руке у него что?

Собачник снова поднес сандальку к глазу:

– Коробка?

– Что еще за коробка?

– М-да… Слишком схематично. Не сорок пятый размер обуви.

Я тихонько развернул и сунул в рот карамельку «Хаджи-Мурат».

Маргаритка показала пальцем на свои губы – заняла очередь на досос. Мать не разрешала ей досасывать чужие карамельки, но досос был вкуснее. Часто конфеты были покрыты белесой сахарной коркой. Тетка говорила, что эта корка от старости, хотя на ней такой корки не было.

Юрка показал, что он следующий. Но ты открыла мне рот, выковыряла из него карамельку и сунула себе за щеку. Руки у тебя были грязные. На зубах заскрипел песок. Я сплюнул и попал себе на коленку. Юрка и Маргаритка подло заулыбались, хотя «Хаджи-Мурат» им теперь не светил.

– Кроме сандальки ничего. – Тощий милиционер привалился к каменной кладке.

– Возможно, слетела с ноги, когда он тело к забору тащил, – сказал собачник.

Твой отец глубже натянул фуражку на мокрый лоб.

– Отпечатки надо снять.

Ты подняла палец и чмокнула леденцом, будто знала, о чем говорят взрослые.

Собачник аккуратно опустил сандаль в кожаный портфель:

– Вряд ли что найдем. Он же у нас мужик с подковыкой.

– Воевал? – спросил твой отец.

– Смерш, – ответил собачник. – В прифронтовой зоне диверсантов ловил. Потом был начальником лагеря под Читой. Его в Нальчик переводили на подполковничью должность, а он вдруг со службы уволился и сюда в кочегары. Странно, да?

Только сейчас до меня дошло, что говорили они про дядю Гошу.

– Человек разным с войны пришел, – сказал тощий. – Кто начальником, а кто с финкой.

Собачник передал тощему портфель:

– Свободен, Грымов.

Милиционер обиделся и, помахивая портфелем, пошел прочь.

– Не стала бы девочка наполовину босая по лесу бегать, – сказал собачник. – А здесь бы Кунгу́р сандаль вынюхал.

Твой отец сощурился от табачного дыма: