Собачий лес

– Если будете валяться, – Маргаритка стала заплетать косичку, – то тут говна полно.

– Интересно, зачем здесь какают, если у каждого в доме туалет? – спросила ты.

– Это новосельские после танцев. Им от клуба до дома долго терпеть, – ответила Маргаритка.

– В клубе тоже туалет есть, – сказала ты.

– Он маленький, и в него всегда очередь. И вообще – какать лучше всего на свежем воздухе.

Вы беседовали так, как будто нас с Юркой вообще не было. От такого женского невнимания драться Юрке расхотелось, и он опустил руку:

– Я тебя запомнил, слабак.

Будто раньше он меня все время забывал.

Повернувшись ко мне спиной, Юрка противно загундосил:

– Бабуска, бабуска, там кто-то под окнами ходит. Я боюсь, бабуска.

Я надеялся, что все уже забыли слова твоего отца. А оказывается не забыли. Маргаритка и ты смотрели на меня с жалостью. Это уже совсем никуда не годилось. Напасть на Юрку, все равно что самому о стену стукнуться. Раньше я никогда такого бы не сделал. А теперь, неизвестно почему, сделал. Я подбежал к Юрке и, как собачник немку, что есть сил его обнял. Мое изобретение было что надо. Мало кому придет в голову обниматься в такой момент.

Потом мы упали. Потом он мне все равно накостылял. Зато от него теперь пахло говном. И от меня тоже пахло. Но ты все равно взяла меня за руку, когда мы шли домой. Ты незаметно щекотала пальцем мою ладонь и говорила, что я очень смело и ловко напал на Юрку, что у него от удивления тут же срослись брови и он теперь всю жизнь будет так ходить.

Осталась лишь одна неудобная мысль – что теперь будет с дядей Гошей? Я все-таки любил, когда он приходил к нам в гости, ел теткин щавелевый суп с яйцом, мне нравилось вспоминать, как мы вместе чуть не утонули. Однажды дядя Гоша подарил мне игрушечную мандолину. Она была сделана из дерева и гудела, как настоящая. Одно время я складывал в нее фантики «Хаджи-Мурата». Стоило лишь встряхнуть ее, как внутри начиналась нешуточная возня. Хаджи-Мураты выясняли, кто сильнее.

– Что такое абили? – спросил я.

– Алиби, – поправила ты и с подозрением понюхала свою руку.

Вечером я рассказал дяде Гоше про тень куклы на стене, про доктора Свиридова, про холмик в лесу, про сандальку и даже нарисовал на полу то, что нацарапала на мыске Ленка. Только про картинки не рассказал. Было непонятно, к чему они и как о них говорить. Еще в начале лета у меня не было тайн. А теперь они копились изо всех сил. Я даже стал путаться, для кого какая тайна – тайна, а для кого какая тайна – не тайна.

Мы сидели на табуретках под единственной горевшей в котельной лампочкой. Дядя Гоша курил. Сильная затяжка осветила его лицо.

– Она так и сказала: «Илья Андреич»? – спросил дядя Гоша.

– Она просто так сказала. Она же не видела, кто за окном стоит.

Иногда взрослых интересует всякая фигня. Дядя Гоша не смотрел на меня, и лицо его стало острым, как немецкий штык-нож.

– Забор котельной из белого кирпича сложен – он свет хорошо отражает. Вот тень у вас в комнате и оказалась. – Страшно как на озере ему не было. Только любопытство и внимание к непонятному. – Тот, кто под окнами шлялся, хотел, чтобы вы его тень заметили и сандаль нашли. Потому и травой шуршал. Если ноги поднимать и аккуратно на землю ставить, то от травы шороха нет. – Дядя Гоша бросил окурок в печь. – Сандальку, которая у тебя, в мусорку выкинь.

Слово?

– Слово. А почему?

– Если тот, кто сандальку к котельной подбросил, узнает, где вы вторую нашли, то подумает, что вы что-то про него знаете. Убийцы не любят, чтобы про них знали.

Сандальку выкидывать было жалко, но я решил, что обязательно выполню обещание, когда будет не жалко.

– Значит, дядя Гоша, не ты Ленку убил?

– Дурак ты, Валька.

– Но ты убежишь?

– Давно пора.

Было здорово бояться рядом с дядей Гошей. По углам ползли шорохи. В печах гудел ветер. Хотелось есть. Дядя Гоша догадался покормить меня черным хлебом с подсолнечным маслом. И темнота вокруг уже не была такой темной.

– А поехали, Валька, на озеро, – сказал он вдруг.

– Прям щас?

– Прям щас.

– Зачем?

– Плавать научимся. Вот приедешь ты с Галей на озеро. Она в своем купальнике фартовом на берегу сядет, посмотрит на тебя как на телка́, а ты возьмешь и поплывешь.

– Давай не сегодня. – Мне совсем не улыбалось после всех испытаний лезть в темную воду.

– Когда же? – грустно усмехнулся дядя Гоша.

– Когда ты назад прибежишь. Ты же прибежишь?