Собачий лес

Юрка прятал штык-нож под ящиками за сараями, чтобы отец не нашел. А я нашел. Еще я взял с собой полный коробок спичек и свечку, которую мы зажигали, когда пропадал свет.

Камиль для приличия помял в руках три рубля.

– Зачем тебе кукла? – спросил.

– Поиграть.

Камиль с сомнением посмотрел на железо, которое звякало в принесенной мной авоське:

– Сейчас играть будешь?

– Да.

– Тогда пять, – сказал Камиль.

– Утром отдам или штык-нож оставлю. Он настоящий.

Камиль взвесил в руке штык-нож:

– Лучше деньгами.

7560

Камиль мало знал про Гретель. Полгода назад ее перенесли из кабинета директора фабрики в проходную. Зоя Михайловна стала опасаться, что в кукле завелся жучок или мыши. Иногда она слышала шорохи, доносившиеся из кукольного нутра. Камилю это перемещение было на руку. Можно было спать на Гретель, как на матрасе, и иногда не ходить домой. Его сторожка стояла в десяти метрах от фабрики. Там он жарил яичницу, а потом еще раз жарил яичницу.

Валька

8948. «Детский мир». Дети тянут своих пап и мам к прилавкам. Продавец улыбается моей тетке. Рядом с ним высятся сложенные в стену коробки по десять солдатиков в каждой.

8994. Первомайская Москва. Счастливые люди колоннами идут с красными плакатами по просторному проспекту, поют «Катюшу».

9179. В небо натужно плывет огромная ракета. Сквозь стекло шлема мне подмигивает Гагарин.

Счастье нашей страны обрушилось на меня. Гретель показывала мне все подряд, но тебя в этих картинках не было.

Я с разбегу воткнул в куклу штык. От удара она сползла по стене на пол.

– Чай заварю, – сказал Камиль.

Моя игра его не удивила. Почти каждый в поселке хотя бы раз в жизни был на допросе.

Кукла пахла сырой шерстью. На ней не было швов. Вязанные из крепких тонких ниток узелки создавали кожу не похожую на человеческую, но каким-то чудом сохранявшую ощущение живого. Такую особую вязку ее создатель Пауль Людвиг Троост называл потсдамской. Тоже, наверное, врал.

Я тщательно осмотрел Гретель, подражая доктору Свиридову, приложил ухо к ее животу. Внутри прятался еле слышный скрип. Даже очень странные существа невольно выдают себя, когда испытают боль или страх.

9321. Сияет фарфор. Немка сидит у распахнутого окна. Собачник выкладывает перед ней на подоконник кирпич черного хлеба и банку тушенки.

9335. Рабочие строят железную дорогу. Молот вгоняет в землю железный костыль.

Я втыкал в Гретель гвозди, осторожно вдвигал их под разными углами в лицо, затылок, руки, живот. Гвозди мягко входили внутрь. Гретель боялась острого.

Я не помнил, когда Камиль стал помогать – переворачивать куклу, подавать гвозди. Он принес откуда-то серную кислоту и железную воронку. Мы залили кислоту кукле в грудь. От паров щипало глаза, и Камиль раскрыл обе двери, чтобы проветрить проходную.

Мы пили жидкий, давно остывший грузинский чай, и Камиль рассказывал, как его прабабке Ильсуре за измену мужу зашили на теле все отверстия, сломали хребет, завязали в узел и еще живую бросили в большую реку под Уфой. Камилю нравилось вспоминать эту историю, нравилось, что его дед Агзам успел родиться на два месяца раньше положенного срока и выскочить в белый свет как раз перед тем, как ворота Ильсуры навсегда были зашиты.

Я слушал и думал, что сам зашил бы Камилю все отверстия, лишь бы он замолчал.

В окно стукнул ветер. Через дорогу зашумели черные сосны Собачьего леса. Будка проходной поскрипывала. Кто-то сжал ее в больших руках и аккуратно пробовал на прочность.

9361. Молодая прабабка Роза ест вишневое варенье большой деревянной ложкой. Напротив нее сидит и улыбается круглолицый паренек в лихо заломленной на ухо папахе.

9400. Полковник Лапин выбрался из-под разбитого в труху бомбардировщика. Перевернулся на спину, подставил лицо под мелкий весенний дождь.

Кукла врала мне. Ее воспоминания походили на придуманные фильмы. Я отодвинул чашку и зажег свечу. Огонек тревожно отразился в кукольных глазах.

9401. Огонь из мусорной ямы поднимается выше сосен. Сквозь пламя улыбаются брошенные в него куклы.

Я приблизил свечу к голове Гретель. Кожа ее зашипела, проходная наполнилась крепким запахом жженого копыта. Кукла мелко задрожала, как человек, у которого началась агония.

– Ноги держи, – сказал я.

Камиль налег на ноги, но они продолжали трепыхаться. В кукле было столько силы, что она просто не замечала лежащего на ее ногах человека.

Вокруг зашаталось, завыло. Пол в проходной заходил ходуном. Доски поднимались и падали, дробясь в щепы.

Я сильнее прижал свечку к коже Гретель. Огонь пополз по ее щеке.

В бас растянулись голоса и звуки. Кукла раскрыла рот, будто тоже хотела закричать. Перед нами блеснул серебряный зуб, а может быть, это была одинокая с вишню звезда.

Когда Камиль пришел в себя, не было ни меня, ни куклы. На полу валялись молоток, гвозди, а под опрокинутым пузырьком с серной кислотой дымились обугленные половицы.

В окно глядела тихая луна. Синие тени скрывали углы.