Собачий рай

В те минуты, когда ненадолго затихала музыка эпохи девяностых – сегодня в этом заведении, как понял Поляков, был «тематический» вечер, – до его уха доносились обрывки разговоров.

Девицы без малейшего стыда громко обсуждали не только последние новости, но и сексуальные связи – как чужие, так и свои.

Не стесняясь в выражениях, говорили про пенисы и влагалища, вибраторы и оргазмы.

Агата заливисто смеялась, но о себе ничего «такого» не рассказывала, понимала, что он ее слышит.

Генерал сидел и с обреченным, сосущим душу удивлением думал о том, что буквально каких-то пару-тройку десятков весен назад подобное бесстыдство могли себе позволить лишь уличные проститутки, именно уличные – даже ресторанные, коих он перевидал когда-то немало, были поскромнее.

Но эти женщины ими не были.

Они были просто женщинами.

Обычными женщинами нового времени.

Как смог он догадаться по обрывкам фраз, все они где-то работали, их жизни были наполнены разнообразными событиями, заботой о воспитании детей, хлопотами о стареющих, боящихся ковида родителях и… сексом.

То, ради чего раньше люди мучились годами, скрывались в чужих квартирах от общественности или законных супругов и вздрагивали от каждого шороха за дверью; то, ради чего мужчины, преодолевая немыслимые препятствия, добивались женщин, сходили с ума и бросали, пусть изредка, семьи, оказалось так необратимо, так глупо обесценено.

Поляков даже рядом с пьяной и унижавшей его Мартой никогда себя не чувствовал таким жалким, старым, смешным и ненужным, как в эти бесконечные, пропитанные чужим безудержным смехом минуты.

И в какой-то неверный миг он почувствовал, как из самого нутра начал подниматься, набирая дьявольскую, невероятную силу, его верный спутник – гнев.

Напитавшись забытой, ревущей музыкой девяностых, пресыщенный зазывным женским смехом, запахами с кухни, шампанским, водкой и коктейлями в бокалах гостей, он восстал и заслонил собою все, даже образ Марты, переживавшей очередной гипертонический криз.

Едва дождавшись, когда заиграет медленная песня, Поляков, оставив на столе деньги за так и не выпитый кофе, вскочил и, двигаясь как робот, подошел к столику девушек.

– Потанцуем? – нагнувшись, прихватил он Агату за локоть.

Хохотушки, разом утихнув, внимательно и напряженно наблюдали за сценой.

Агата, подобно пушинке, не встала, но взлетела со стула, вложила теплую влажную ладошку в его обветренную от работы на участке ладонь, прижалась к нему острым бедром и уже сама тащила его на танцпол, где вяло перетаптывалась какая-то возрастная, серьезно подвыпившая пара и две девицы, похожие на лесбиянок.

– Пошли отсюда! – впитывая в себя аромат ее пудровых духов, бредил он наяву.

Она прижималась щекой к его плечу, щекотала шею волосами и упрямо не желала глядеть ему в глаза.

Прошла секунда-другая, пространство вокруг расширилось, время сошло с ума, и вот они уже выскочили из ресторана, и он, не ведая, что творит, тащил ее куда-то в первую попавшуюся, подальше от шумного заведения, темную апрельскую подворотню.

Прохожих не было, или они их просто не замечали.

Агата, опасно послушная и до одурения красивая, стояла, опираясь руками о серые, почерневшие от времени и дождей кирпичики, к нему спиной.

В те минуты он видел перед собой только ее спину – гибкую и очень сильную, а иногда, когда она выскальзывала и поворачивалась к нему лицом, ее алый рот.

В эти секунды он хотел одного – умереть.

Не от привычной муки бытия, а от сладости, от невозможного счастья, которым она щедро с ним делилась.

После они о чем-то говорили.

Позже он отрывками вспомнил, что просил ее не возвращаться к подругам, а вызвать такси и ехать домой.

Она то истерично хохотала, то грубила, подтирала потекшие черной краской глаза и ласково трепала его то по подбородку, то по шее.

В конце концов, так ничего и не сказав ему по поводу произошедшего в подворотне, она отыскала свободное, стоявшее у обочины такси.

Он хотел верить, что она уехала домой, где ее ждал ребенок неизвестного возраста и пола.

Когда Поляков, обтерев в прихожей лицо, руки и шею антисептиком, вошел в спальню, Марта уже крепко спала.

Он, конечно, помнил: в начале десятого она написала, что выпила снотворное, потому что с утра была на длинной, по пересадке печени, операции.

12

На осмотр генеральской бани Варвара Сергеевна отправилась вскоре после того, как на дачу приехал доктор.

Сначала он завел с ней очередной малоприятный разговор о Жориной матери, но, едва Самоварова вновь распсиховалась, пошел на попятную и предложил приготовить совместно с мальчиком обед.

Она объявила мужу, что волею случая получила заказ, связанный с убийством соседа, и вкратце рассказала, что именно произошло.

Доктор новостям не обрадовался.

– Не лучше ли было определиться: либо ты сидишь здесь с чужим ребенком, либо работаешь, выполняя прихоть… э… странный заказ серьезно травмированной одинокой женщины… – вытаскивая из пакетов продукты с рынка, резюмировал он.

Варвара Сергеевна, подавляя негодование, выскочила из кухни и приоткрыла входную дверь.

Поздоровавшись минутами ранее с доктором, Жора, тушуясь, ушел в сад.