Собачий рай

– Возможно, – уклончиво ответила Самоварова и стала раздумывать над тем, что, дожив до своих лет, так до конца и не поняла значение слова «вдохновение». В своей работе, что раньше, за честь мундира и копейки, что сейчас – выполняя прихоть обеспеченных людей за приличные деньги, она руководствовалась такими словами, как «долг и последовательность действий», над которыми путеводной звездой освещала ей путь интуиция.

– У тебя шоколада нет? «Вдохновение».

– Нет, – удивилась Лариса, – он какой-то поганый стал, ненатуральный. Вот тот, который ты приносишь… Ой, я вчера в сердцах доела все, что было в коробке.

– Намек понят. Мне надо отойти. Вернусь – принесу такой, как вчера.

– Надо так надо. Не парься.

Бросив короткий воспаленный взгляд на Варвару Сергеевну, Лариса, продолжая думать явно не о шоколаде, отвернулась к плите.

Выйдя от соседей, Самоварова, вызвав такси, дошла до окраины поселка.

Служба «Яндекса» не подвела, и через десять минут она уже была на площади в Шушинке.

Сегодня утром Никитин прислал ей адрес съемной квартиры, по которому, вероятно, проживала гражданка Белоруссии Анна Леонидовна Молочко.

Прогулявшись по площади, она разглядела, что та была в палатке, на своем рабочем месте.

Пройдя пешком метров триста по главной улице, Самоварова свернула в переулок и быстро нашла недавно облагороженную городом четырехэтажную панельку, свежевыкрашенную в зеленый и серый, с трех сторон утопавшую в тополях, дубах и липах.

Во дворе, как и на новенькой детской площадке, было тихо, пусто и чисто.

Всемирная паутина, прикрывшись легальным поводом – опасностью заразиться ковидом, – незаметно и неумолимо побеждала все живое.

Мамаши, заперев детей дома, размещали заказы на сайтах, смотрели сериалы и слушали инертных психологов, дети же вместо беготни по дворам, зевая, сидели в гаджетах.

Самоварова поднялась на третий этаж и аккуратно вдавила кнопку звонка.

Прислушалась, приложив ухо: за дверью как будто скрипнула не то кровать, не то половица.

Она вдавила с большей силой – по полу зашаркали ноги.

– Кто это? – наконец раздался сиплый и низкий, недовольный мужской голос.

– Я от Надежды Романовны, – не видя смысла разыгрывать спектакль, строго и внятно ответила она. – С разговором. Конфиденциальным.

Судя по тому, что дверь открылась не сразу, стоявший по ту сторону раздумывал то ли над значением последнего слова, то ли над тем, открывать ли вообще.

– Вы почему без маски? – Дверь нехотя открылась, и Самоваровой ударил в нос едкий запах травяной мази.

Она нашарила в заднем кармане джинсов смятый голубой клочок и натянула его на рот.

– Заходите. Я болею, говорите быстрее, что вам нужно.

Старый Ваник – судя по крупному, острому носу и настороженному взгляду это был именно он, – оказался низкого для мужчины роста: не более ста шестидесяти пяти сантиметров. К тому же, как разглядела Самоварова, у него было серьезное искривление позвоночника, уродовавшее спину и делавшее его визуально еще ниже.

Несмотря на лето, он был в грубой вязаной черной шапке, надвинутой на лоб, старой шерстяной синей кофте и растянутых на коленках тренировочных.

– Если вы опять про тот день, так у меня уже скоро язык отсохнет пересказывать.

– Не совсем. – Самоварова шагнула в квартиру. – Я от Надежды Романовны, – повторила она.

– Вы принесли деньги? Они не заплатили мне за последний месяц.

Его голос был очень глубоким, с характерным для обрусевших армян едва уловимым акцентом. Казалось, этот голос, подобно пещерному эху, набирая силу где-то внизу, прежде чем выйти наружу, насквозь пронизывает внутренности говорящего.

– Я не имею к этому ни малейшего отношения.

– Повторяю, – Ваник с трудом наклонился, достал с обувной полки и бросил гостье разношенные клетчатые тапки, – про тот день я все уже рассказал не раз.

– Я не буду спрашивать про тот день, – сдалась она, понимая, что другого выхода нет: по закону он мог в два счета выставить ее за дверь. – Я просто хочу с вами в частном порядке поговорить о Полякове.

– Вы что им – родня? Вы кто вообще такая?

– Доверенное лицо.

Ваник, ничего не ответив, зашаркал на кухню, придерживая себя одной рукой за поясницу. Не дожидаясь приглашения, Самоварова разулась и, проигнорировав тапки, прошла следом.

На кухне было светло и чисто – чувствовалась ловкая женская рука.

– Выпить не предлагаю. Кофе тоже не пьем, – буркнул он.

– Обойдусь.

Ваник плеснул в стакан воды из кувшина, и его обветренные, тонкие, с трещинами в уголках губы с жадностью захватили края стакана.

Самоварова отодвинула одну из стоявших у стола табуреток и присела.

– Что вам нужно? – Напившись, он небрежно вытер рот обшлагом кофты. – Вы из этих, что ли? Из блогеров местных? Горяченького вам маловато? Устали про ужасы ковида писать?

– Нет, я даже не пользуюсь соцсетями, – солгала Самоварова и перешла к делу: – Надежда Романовна хочет узнать, как жили в последние годы ее родители, особенно отец.

– Бред! – буравил ее недоверчивым взглядом Ваник.

– Бред, – согласилась она. – Такова сегодняшняя жизнь. Лучше же поздно, чем никогда.