Собака Баскервилей. Острие булавки

Солнечным днем по берегу моря проходило шествие комедиантов, а чуть выше с мрачными видом шел человек с фамилией такой же невеселой, как и его настроение, – Магглтон[32]. На лице его застыло выражение тревоги, и многочисленные растянувшиеся вдоль пляжа группы и колонны артистов напрасно поднимали к нему взоры в ожидании аплодисментов. Бледно-лунные лики Пьеро, похожие на белые животы мертвых рыб, были не в силах развеять его тревогу, а серые, измазанные золой физиономии негров не могли пробудить в его душе ни одной светлой мысли. Он был печален и подавлен. По лбу его пролегли складки, а остальные черты лица выглядели тусклыми, поникшими. Остатки некоторой присущей им утонченности делали единственное, но бросающееся в глаза украшение его лица как бы неуместным: это усы, топорщащиеся армейские усы, которые, правда, выглядели подозрительно фальшиво. Надо сказать, что они действительно могли быть фальшивыми, но, с другой стороны, даже если они и не были фальшивыми, растительность эта производила впечатление какой-то искусственности, как будто он вырастил свои усы в спешке, усилием воли, и они были частью его работы, а не его самого. Ибо правда заключается в том, что мистер Магглтон был скромным частным сыщиком, и туча на его лице свидетельствовала о серьезном профессиональном провале. В любом случае, нынешнее подавленное состояние сыщика не объяснялось лишь его фамилией, ведь в некоторой степени он мог даже гордиться ею, поскольку походил из небогатой, но порядочной семьи сектантов, которые утверждали, что состоят в родстве с основателем секты магглтонианцев[33], единственным человеком с такой фамилией, решившимся оставить след в человеческой истории.

Истинной причиной его досады (по крайней мере, так ему самому казалось) было кровавое убийство знаменитого на весь мир миллионера, которого он не сумел защитить, хотя был нанят для этого с окладом пять фунтов в неделю. Этим, очевидно, и объясняется тот факт, что даже чарующие звуки песни с таким жизнеутверждающим названием, как «Будь со мною день-деньской», не смогли наполнить его ощущением радости.

По правде говоря, он был не единственным человеком на том берегу, кто пребывал в столь не радужном, «магглтонианском» настроении. Ведь морские курорты притягивают к себе не только многочисленных Пьеро, взывающих к нежным амурным чувствам, но и всевозможных проповедников, которые зачастую отдают предпочтение злобному, едкому стилю проповеди. Был среди них один престарелый ревнитель веры, которого невозможно было не заметить – до того истошно он выкрикивал (если не сказать вопил) религиозные пророчества, заглушая даже банджо и кастаньеты. Это был высокий неряшливый старик с шаркающей походкой, одетый в нечто похожее на рыбацкий свитер, что никак не сочеталось с парой очень длинных вислых бакенбард, которые вышли из моды еще во времена средневикторианских денди. Поскольку среди фигляров на том берегу для привлечения к себе внимания было заведено выставлять что-нибудь напоказ, будто приманивая покупателей, старик выставил на обозрение старую, гнилую рыболовную сеть, которую зазывно расстелил на песке, словно то был роскошный ковер из королевского дворца. Правда, время от времени он хватал ее и начинал с устрашающим видом размахивать над головой, как римский гладиатор-ретиарий, готовый разить противника трезубцем, и надо сказать, что выглядел он так, будто, окажись у него под рукой трезубец, он бы действительно пустил его в ход. Ибо лик его был грозен, а все, что он говорил, так или иначе было связано с наказанием. Слушатели его не слышали ничего, кроме угроз, обращенных к телу или душе; настроение старика настолько совпадало с нынешним настроением мистера Магглтона, что во время своих «проповедей» он даже чем-то напоминал ополоумевшего палача, обращающегося к толпе убийц. Мальчишки звали его Стариком Чертогоном, но, помимо сугубо теологических, были у него и другие странности. Например, иногда он забирался под пирс на крестовину из железных балок и забрасывал свою сеть в воду, заявляя, будто живет одной лишь рыбной ловлей, что, впрочем, маловероятно, поскольку никто никогда не видел хоть что-нибудь пойманное им. И все же проходящие мимо туристы часто вздрагивали, услышав вещающий о Божьем суде громоподобный голос, который шел почему-то снизу, из-под пирса, где с железного насеста горящими глазами на них смотрел старый безумец, длинные причудливые бакенбарды которого свисали, точно серые водоросли.