Читаем Собаки и олигархи полностью

С Песахом у меня связаны неоднозначные воспоминания. Из прошлой жизни помню вкусную хрустящую и крошащуюся мацу, которую приносил из синагоги в картонной коробке дедушка. Помню, как знакомые говорили полушепотом для посвященных: «У нас есть маца». Помню родителей друга, которые непременно держали мацу на холодильнике, завернутую в белое с кружевами полотенце. Помню устрицы и багет, которыми я закусывал во время Песаха в начале девяностых в баре «Дов» на Кармеле в Хайфе в те далекие времена, когда казалось, что во всем Израиле не найти ни крошки хлеба.

В мой первый год в Израиле на традиционное чтение Агады меня пригласил к себе домой одноклассник Яир. Мы совсем не дружили, но в качестве зачетных дел – мицвот – израильтянам полагалось приглашать к себе домой новых репатриантов. В классе новых репатриантов на всех израильтян не хватало, и перед праздником нас разбирали по домам, как горячие булочки.

Родители Яира жили в большой вилле в богатом пригороде Беэр Шевы. За праздничным столом расположились многочисленные члены семьи и их гости. Мы с Яиром были самыми старшими среди десятка детей разных возрастов, родных и двоюродных братьев и сестер Яира.

Сначала долго читали Агаду. В то время я был еще не силен в языке, и обязательное чтение Агады показалось мне очень нудным. Собственно, таким оно мне кажется и сейчас. Но я не унывал – наискосок от меня сидела мать Яира, Эсти. Молодая, красивейшая восточная Женщина с большой буквы, она время от времени приветливо улыбалась мне и выглядела скорее как старшая сестра своего сына. В общем, пока остальные долго и нудно читали Агаду, я не отрывал глаз от ее декольте и старался не пускать слюни.

Потом детей отправили искать афикоман. «Офигоман» услышал я, и Яир объяснил мне, что на Песах детям нужно искать кусочек мацы, завернутый в салфетку, а тем, кто найдет, обещан приз. Дети гурьбой побежали искать офигоман. Мы с Яиром, как самые старшие, встали из-за стола степенно. Он – потому что никакой афикоман искать не собирался, а я – потому что не хотел вставать из-за стола и терять свою точку обзора. Но тут встала, колыхнув грудью, сама Эсти, и мне ничего не оставалось, как последовать за одноклассником.

Мы поднялись на второй этаж. «Искать можно везде!» – сказал Яир и повел меня в спальню своих родителей. В нижних ящиках родительского шкафа Яир разворошил груду материнского белья – все эти невиданные нежнейшие трусики и бюстгальтеры одурманили меня запахом и зажгли воображение настолько, что хотелось зарыться в них с головой. После, кое-как положив все на место, Яир открыл другой ящик и вытащил оттуда огромный фаллос-вибратор, почему-то сиреневого цвета.

– Чем не афикоман? – Яир смотрел на меня, заходясь в смехе, а я смотрел на дверной пролет за его спиной, в котором стоял его отец.

– Роман, подожди, пожалуйста, Яира в его комнате. – По интонации отца Яира я понял, что никакого приза за афикоман моему школьному товарищу не светит.

Я послушно вошел в комнату Яира с другой стороны коридора и минут пятнадцать изучал его внушительную коллекцию компакт-дисков. Наконец, когда я вытащил из ячейки очередной диск, из шкафчика выпала салфетка с кусочком мацы. Чуть позже в комнату вошла сестра одноклассника и позвала меня обратно к столу. Яира за столом не было, а мне за найденный афикоман торжественно вручили заоблачную для меня в тот момент сумму в двадцать шекелей.

Это были первые и последние поиски афикомана в моей жизни. До сих пор Песах ассоциируется для меня не с выходом предков из египетского плена, а с дурманящим запахом женского белья и с красавицей Эсти. Ну и сейчас, когда мне доводится присутствовать со своими детьми на праздничном чтении Агады и дети приступают к поискам афикомана, я каждый раз надеюсь, что хозяева не переусердствовали в его запрятывании и мои дети не найдут где-то в потайном месте забытый кем-то вибратор…

Хаг самеах!

На крышах Тель-Авива

Песня Алоны Даниэль «На крышах Тель-Авива» напоминает мне прежде всего о январе – феврале 1991 года и о той самой войне в Ираке, когда Саддам Хусейн обстреливал Израиль ракетами системы «Скад», и многие опасались, что саддамовские «скады» могут быть вооружены химическими боеголовками. Мелодия, голос Алоны и припев песни «На крышах Тель-Авива» всегда уносил меня в интригующую, полную романтики и свободы жизнь незнакомых мне людей – людей, которые живут сегодняшним днем.

Перейти на страницу:

Похожие книги

1. Щит и меч. Книга первая
1. Щит и меч. Книга первая

В канун Отечественной войны советский разведчик Александр Белов пересекает не только географическую границу между двумя странами, но и тот незримый рубеж, который отделял мир социализма от фашистской Третьей империи. Советский человек должен был стать немцем Иоганном Вайсом. И не простым немцем. По долгу службы Белову пришлось принять облик врага своей родины, и образ жизни его и образ его мыслей внешне ничем уже не должны были отличаться от образа жизни и от морали мелких и крупных хищников гитлеровского рейха. Это было тяжким испытанием для Александра Белова, но с испытанием этим он сумел справиться, и в своем продвижении к источникам информации, имеющим важное значение для его родины, Вайс-Белов сумел пройти через все слои нацистского общества.«Щит и меч» — своеобразное произведение. Это и социальный роман и роман психологический, построенный на остром сюжете, на глубоко драматичных коллизиях, которые определяются острейшими противоречиями двух антагонистических миров.

Вадим Кожевников , Вадим Михайлович Кожевников

Детективы / Исторический детектив / Шпионский детектив / Проза / Проза о войне
Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза