Собаки и олигархи

К замене повязки я готовился долго и, оттягивая сам процесс, раскладывал на умывальнике и вокруг него все, что только могло мне понадобиться. Ковыляя в ванную комнату, я отклонил предложение помощи от мамы и проигнорировал полный боли взгляд отца – мой впечатлительный и переживающий папа чувствовал мою боль издалека, но в помощники не годился. Итак, я уединился в ванной комнате. Представьте себе, что вам нужно снять пластырь с раны, которая еще болит. Процесс знаком? Вы сначала пытаетесь это сделать «нежно» – берете пластырь за кончик и медленно отлепляете, пока не понимаете, что по-хорошему нужно как следует факинг дернуть… Как поменять повязку там? Я медленно начал распутывать бинты, но я не был готов к тому, что увидел. Когда мои глаза увидели открытую рану там, красную бесформенную массу в месте, которым мужчины дорожат больше всего, я пошатнулся, и у меня начала кружиться голова. Мне хотелось кричать и материться – что эти бляди с ним сделали?! Видимо, в предобморочном состоянии хватаясь за шкаф, чтобы не упасть, я что-то опрокинул, и сразу же из-за закрытой двери услышал мамин голос: «Рома, что случилось?» Я еще не успел ничего ответить, как она спросила: «Тебе нужна помощь?» Угроза помощи помогла мне прийти в себя и более решительно взяться за процесс. Помните фильм «Ронин», когда Де Ниро помогает оперировать себя и говорит: «А сейчас я отключусь?» Я менял себе бинты на нем еще до того, как сняли тот фильм! Сказав маме, что у меня все в порядке, кое-как сняв бинты и наложив вместо них новые, я растянулся на полу ванной комнаты весь в холодном поту и пролежал так минут пять без сознания, пока мама снова не поинтересовалась, все ли со мной в порядке.

Та первая перевязка, конечно, была самой главной – следующие мои бескрайнеплотные приключения уже были менее яркими и не такими болезненными. Сначала мне предстояло привыкнуть к новой, немного ковбойской походке – ноги максимально раздвинуты при ходьбе, чтобы не создавать трения, – потом на неделю или две пришлось отказаться от джинсов, носить старые отцовские семейные трусы, помнящие еще времена Брежнева, а на улицу выходить только в старом адидасовском спортивном костюме в совдеповском стиле. Дальнейший ежедневный процесс смены бинтов происходил менее болезненно, месиво между ног уже не так пугало и начинало принимать более узнаваемые формы. Эрекция по утрам все еще была неприятной, но, видимо, деформировала швы и освободила немного свободного пространства для роста и расширения. Вода, как говорится, точит камень.

Выздоровление прошло бы скорее, если бы не гениальная игра в «Ма шломо?» (в свободном переводе с иврита – «Как его дела?»), которую придумали мои долбанутые друзья. Таких травмированных, как я, в нашей компании было еще двое, а суперприкольная игра заключалась в том, чтобы исподтишка бряцнуть по мужскому хозяйству зазевавшегося товарища внешней стороной ладони или схватить его между ног, восклицая: «Ма шломо?», – под громкий гогот и восторг свидетелей. После одного такого захвата, заставшего меня врасплох, я еле приковылял домой в крови, весь в холодном поту от страха, переживая о будущем потомстве. К счастью, мне повезло, и через неделю после удаления крайней плоти, также на грани потери сознания, я снял оставшиеся швы, которые уже начали сами выползать.

Я испытал на себе процесс расставания с крайней плотью и теперь всерьез сочувствую мусульманам, которые проходят подобный процесс тринадцать лет, без наркоза и, думаю, в антисанитарных условиях. А с товарищем отношения у меня вновь наладились недельки через три – постепенно вернулось утраченное доверие на понятийном уровне, и вскоре после этого окончательно возобновилась связь между ним и руками в отсутствии достойных партнерш. Когда партнерши наконец появились, они тоже вроде ни на что не жаловались. Во всяком случае, до сих пор ни одна не жаловалась на него.

Картер

До приезда в Израиль, после многочисленных уроков с репетитором и к тому же на фоне одноклассников в маленьком западноукраинском городке, где прошло мое детство, я был убежден, что неплохо знаю английский. Только когда меня перевели в израильский класс, я осознал, насколько недостаточны мои знания. Особенно сложно было учить совершенно новый для меня язык – иврит – и одновременно совершенствоваться в английском.

В школе, произнося фразы на английском – три-четыре скомканных слова без всякого порядка, – я вскоре понял, что, сам того не замечая, в английские предложения вставляю ивритские слова, вызывая радостный смех одноклассников-израильтян. Становиться шутом класса совсем не хотелось, и я обратился к координатору новых репатриантов с просьбой направить меня на частные уроки английского. Частные уроки оплачивались Министерством абсорбции, и вскоре я получил направление к репетитору.