Читаем Собаки и олигархи полностью

В январе 1990 года для новоприбывших необрезанных, наподобие меня, вернувшихся в лоно еврейского народа с лишним, хоть и естественным, кожным покровом на причинном месте, уже была продумана процедура обкошеривания. Чтобы сделать обрезание в возрасте, который не соответствует догмам, прописанным в Торе, желающему нужно было заранее записаться в очередь, так как кандидатов из новоприбывших необрезанных было очень много. В день операции в больнице «Сорока» было двадцать или больше счастливых и не очень пациентов, с нетерпением ожидающих избавления от крайней плоти и приобщения к нации. Многие из более пессимистичных пациентов были старше меня, в возрасте, когда крайняя плоть уже была испытана и опробована в контакте с представительницами противоположного (надеюсь) пола, так что они наяву понимали, что они могут потерять, и шли на это осознанно, в то время как я представлял себе это только теоретически.

Меня поместили в больничную палату, полную пациентов, обреченных на обрезание, и выдали голубенький халатик с эмблемой больницы «Сорока», который надевался задом наперед и у которого был характерный разрез сзади. По требованию персонала я стал надевать халатик на голое тело, но обнаружилось, что он коротковат для моего роста. Разрез начинался от самой поясницы и шел вниз, и это свело на нет последние остатки уверенности в себе. Через час-полтора меня позвали в операционную, и я посеменил (то есть мелкими шагами прошел) туда, придерживая полы халата сзади и постоянно оглядываясь.

Обрезание в больнице юношам делали тогда под общим наркозом. Я слышал много рассказов о красивых медсестрах, присутствовавших при процессе, историй о конфузах у почему-то возбужденных этими медсестрами пациентов, но рассказы эти явно сочинялись под впечатлением от немецких порнофильмов. Для общего понимания могу сказать, что в ситуации, когда он начинает понимать, что к нему скоро притронется ледяной скальпель, его уже не поднимет ни медсестра с бюстом Памелы Андерсон и губами Анджелины Джоли, ни домкрат, ни богиня любви. Но медсестра в операционной все-таки присутствовала, и когда я задрал полы халатика, конфуза мне было не избежать, хоть и по другой причине – в предчувствии скальпеля мой самостоятельный друг скукожился до постыдных микроразмеров, которых нельзя достичь, даже окунувшись летом в холодную четырнадцатиградусную воду Черного моря. Уже овеянный Морфеем, в течение нескольких минут я серьезно опасался, что им либо понадобится отдельное хирургическое вмешательство, чтобы вытащить его из убежища, либо как минимум понадобится микроскоп, чтобы ту самую крайную плоть отделить… Как всегда бывает во время нервного ожидания операции, вскоре эти опасения сменились другим, еще более страшным – что будет, если они начнут резать еще до того, как я усну.

Пока засыпал, я все-таки решил уточнить у хирурга и лишний раз убедиться, что разрез халатика сзади точно ни на что не намекает и моя девственная попа может оставаться спокойной. Понимаю только сейчас, что с моим девственным на тот момент ивритом (только несколько месяцев в стране) и уже под действием наркоза я не вполне точно мог передать врачу мои опасения, и он мог воспринять мои слова не как опасение, а как призыв к действию… Но врач был с кипой и слишком кошерный для этого, а анестезиолог вроде понимала по-русски, и только теперь мне понятно, почему они так ржали.

Процесс медицинского вмешательства занял всего несколько минут, которые я, посапывая, проспал. Уже через пятнадцать минут я очнулся на больничной койке без крайней плоти. В полуобморочном состоянии я приподнял одеяло и внизу увидел очень много бинтов. Бинты я решил не трогать. Через пару часов меня уже выписывали, сперва объяснив, как надо себя там подмывать, а еще что-то про швы и про экстренные ситуации. Проблемы еще не начались, а мне хотелось только как можно быстрее уйти из больницы.

Утром следующего дня я проснулся от ужасной боли, распиравшей меня внизу. Мне никто не объяснил заранее, а сам я никак не мог ожидать такого – наложенные на него швы мешали естественному процессу утренней эрекции, который никто не отменял. Интересно, женщины вообще представляют себе, что ощущает ученик, которого вызвали к доске, или солдат, стоя в линейном ряду, если у них эрекция? То, что ощущает мужчина при эрекции на следующий день после обрезания, лучше себе не представлять. Спросонья мне понадобилось какое-то время, чтобы понять, что вообще происходит, и, осознав причинно-следственную связь, я призвал себе на помощь самых уродливых женщин, которых я знал и когда-либо видел (а конкретно, представил себе нашу стокилограммовую учительницу иврита в неглиже). Через несколько минут мое богатое воображение помогло, и бунт внизу был временно усмирен. Но долго расслабляться в то утро не получилось – мне еще предстояло менять повязку.

Перейти на страницу:

Похожие книги

1. Щит и меч. Книга первая
1. Щит и меч. Книга первая

В канун Отечественной войны советский разведчик Александр Белов пересекает не только географическую границу между двумя странами, но и тот незримый рубеж, который отделял мир социализма от фашистской Третьей империи. Советский человек должен был стать немцем Иоганном Вайсом. И не простым немцем. По долгу службы Белову пришлось принять облик врага своей родины, и образ жизни его и образ его мыслей внешне ничем уже не должны были отличаться от образа жизни и от морали мелких и крупных хищников гитлеровского рейха. Это было тяжким испытанием для Александра Белова, но с испытанием этим он сумел справиться, и в своем продвижении к источникам информации, имеющим важное значение для его родины, Вайс-Белов сумел пройти через все слои нацистского общества.«Щит и меч» — своеобразное произведение. Это и социальный роман и роман психологический, построенный на остром сюжете, на глубоко драматичных коллизиях, которые определяются острейшими противоречиями двух антагонистических миров.

Вадим Кожевников , Вадим Михайлович Кожевников

Детективы / Исторический детектив / Шпионский детектив / Проза / Проза о войне
Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза