Собаки и олигархи

Письмо от Лены мне передали через две недели после того, как мы приехали. Мы даже уже немного обосновались на съемной квартире, но Лена прислала письмо на адрес дяди, ведь это был единственный израильский адрес, который я знал в аэропорту. На листике в клеточку, вырванном из советской тетради по математике, Лена писала о себе, о квартире, которую сняли ее родители в городке Нес-Циона, примерно в восьмидесяти километрах от города, куда приехали мы, про начало изучения иврита в ульпане и про курсы медсестер, куда она собирается записаться. В отличие от квартиры моих родителей, в квартире родителей Лены даже был городской телефон, но звонить Лене от дяди я не решался – с самого приезда я то и дело слышал, что междугородние разговоры слишком дороги (родители очень экономили и стеснялись даже звонить от дяди сестре, которая с семьей очутилась в другом конце Израиля), а своих денег у меня не было.

Месяц с небольшим мы переписывались с Леной регулярно, не задумываясь о перспективах, даже о перспективах встречи. В декабре мы с родителями отправились к их давним друзьям в Ашдод – эти люди приехали в Израиль на десять лет раньше нас, преуспели в Израиле и хотели проявить радушие по отношению к нам, новым репатриантам. Вечером за ужином в гостях я спросил, как далеко от Ашдода находится городок Нес-Циона, и друг отца сказал мне, что это совсем рядом. Когда он поинтересовался, что мне нужно в Нес-Ционе, я ответил, что там живет девушка, с которой я познакомился в аэропорту. С шутками и прибаутками о том, какой я шустрый – еще не успев приехать в Израиль! – меня попросили рассказать поподробнее. Выяснилось, что мы с Леной только переписываемся. Друг отца сразу встал и со словами «в чем проблема?» принес из коридора телефон.

Он набрал номер и вручил мне трубку. Ответила пожилая женщина, – видимо, бабушка Лены, – и я смутился, прикидывая, как лучше представиться. Лену звали к телефону долго, и ее запыхавшийся голос в трубке совсем не напоминал ту Лену, которую я встретил, а потом рисовал в своем воображении за полтора месяца ожидания. Немного официально в присутствии бабушки Лена сказала, что да, она может со мной встретиться завтра. Утром она с родителями уезжала, но сказала, что после обеда я могу приехать, добавив, что будет рада меня видеть. В два часа на следующий день меня с пятидесятишекелевой купюрой в кармане посадили в междугородний автобус в Ашдоде, и примерно через час (автобус останавливался через каждые пятьсот метров), подъезжая к автобусной станции Нес-Ционы, я уже увидел из окна автобуса Лену, ту самую, из аэропорта.

После всех писем, что мы друг другу написали, мы уже прилично знали друг о друге и даже вполне могли были быть друзьями, но мы виделись лишь во второй раз после того первого, когда общались от силы минут десять. Сначала мы пошли к Лене домой, где меня познакомили с Лениным младшим братом, Лениной бабушкой и Лениными родителями. Своей комнаты у Лены не было, и в полшестого, когда все правила приличия были соблюдены, мы пошли погулять в парк, где долго ходили, разговаривая взахлёб – нам столько нужно было друг другу рассказать. Не помню, сколько мы так гуляли в тот чуть прохладный декабрьский, но совсем не зимний вечер, мы даже не решались взяться за руки, пока не присели за деревянный стол, посидели так немного и пересели выше на сам стол, ногами на скамейку. Мы продолжали разговаривать, перебивая друг друга, и вдруг одновременно замолчали. Мы оба почувствовали это, и я спросил Лену: «Можно тебя поцеловать?» Лена посмотрела на меня, на секунду улыбнулась ямочками, как только она умела, ответила: «Такие вопросы не задают», – и отвернулась. У меня тогда совсем не было опыта поведения с девушками, но все равно я сразу понял, что делать, – чтобы не упустить момента, я привлек Лену к себе, и наши губы встретились.