Читаем Собаки и олигархи полностью

По прилете в Израиль в расчете на скидку Сара долго пересчитывала мой гонорар и свои расходы, но я, уже достаточно травмированный совместным путешествием в Цюрих, оставался непоколебим. Деньги из Москвы перевели в Швейцарию без проблем. В первые месяцы после поездки Сара еще теребила меня с вопросами по банку, но когда я намекнул, что мои дальнейшие услуги будут стоить дополнительных денег, Сара полностью переключилась на Ларика.

Недавно Сара умерла, оставив своим сыновьям наследство в швейцарском банке, а московский олигарх до сих пор вспоминает и не может простить мне, что я заработал на нем деньги. В действительности одолжением, которое я ему тогда оказал, я заработал только седые волоски на висках и нервотрепку. Ну и совсем немного жизненного опыта, но об этом ему знать не нужно…

История о моей первой девушке

История о моей первой девушке тесно связана с моим переездом в Израиль, и ее нельзя передать, не описав, хоть вкратце, того шестнадцатилетнего ребенка, каким я был более четверти века тому назад. Я познакомился с Леной (имя вымышленное – настоящее останется со мной) в ту самую ночь, когда наш самолет приземлился на Земле обетованной.

В октябре 1989 года мы сначала уехали на поезде из нашего города в Москву. Провожавших на вокзале было совсем мало – мы не афишировали наш отъезд, и про него знали только самые близкие друзья и родственники. Мы уезжали из СССР во вражескую страну, и мои родители, знаковые учителя в том небольшом городе, где я родился, с многолетним стажем, хоть и уволились за полгода до отъезда, до самого последнего момента переживали, что их могут не выпустить. Я больше не ходил в школу, и никто из моих одноклассников так и не знал даты нашего отъезда. Ничего удивительного в этом не было – популярностью среди одноклассников я не пользовался и вне школы с ними почти не общался. Меня пришли провожать только трое знакомых – мои товарищи по частным урокам физики, которые я продолжал брать, даже прекратив занятия в школе. Из троих ребят двое пришли меня провожать не столько по дружбе, сколько из ощущения солидарности: их семьи вскоре тоже должны были покинуть страну.

Странно, что я помню в мельчайших подробностях мои более ранние двухдневные поездки на поезде с мамой в Ленинград, но совсем не помню ту самую последнюю поездку в Москву. В Москве мы остановились переночевать у давних друзей моих родителей. Помню, что в тот последний проведенный в СССР вечер их сыну, моему сверстнику, я, хвастая, показывал чудеса техники, купленные на ненужные более рубли. За месяц до переезда в Израиль родители купили мне плеер «Шарп» и двухкассетный магнитофон «Грюндик» – аппаратуру, которую они не могли позволить себе, пока были рядовыми гражданами СССР. Помню, что я тогда показывал все это сверстнику, потому что плеера я так и не обнаружил потом, когда начал искать его в аэропорту. Что ж, мы уезжали безвозвратно – похищение плеера из кармана рюкзака было идеальным преступлением. Совсем не помню ни московского аэропорта, откуда мы улетали в Бухарест, ни подробностей последнего таможенного досмотра при вылете из СССР – хотя его многие описывали как самый напряженный момент. Прямого авиасообщения между СССР и Израилем тогда еще не было, а казненный несколькими годами позже Чаушеску при всех его недостатках, видимо, был умнее других лидеров коммунистической партии и Израилем не брезговал, в частности, зарабатывая на таких перелетах. Мои воспоминания ведут меня сразу в коридоры аэропорта Бухареста, где мы на адреналине ждали пять или шесть часов пересадки на эль-алевский рейс, который и доставил нас по назначению. Наверное, эти воспоминания так явственно возвращаются ко мне сейчас именно потому, что в аэропорту Бухареста я впервые увидел Лену. Там, считая часы до рейса, наши семьи разместились в зале ожидания недалеко друг от друга – в нескольких метрах от себя я увидел невысокую девушку, коротко стриженную шатенку, очень симпатичную, в джинсовой куртке, которая, как мне казалось, время от времени с интересом посматривала в мою сторону. Иногда наши глаза даже встречались на долю секунды, чтобы сразу разбежаться, сделав вид, что ничего не происходит, но подойти познакомиться с Леной в Бухаресте смелости у меня так и не хватило.

Теперь для полноты представления совсем немного обо мне в тот момент. К моим шестнадцати у меня никогда не было девушки. С самых малых лет у меня были, конечно, влюбленности, но ни одной взаимной. Была девочка, с которой я три года сидел за одной партой в начальной школе, гораздо позже была другая, на которую я заглядывался в зимнем лагере восьмого класса и которую я держал за руку, когда мы шли в кино. Летом перед самым отъездом была еще одна, которую я пригласил на свидание, но за день до назначенного свидания она вдруг начала целоваться с моим другом, когда мы с ребятами тусили у нее дома.

Перейти на страницу:

Похожие книги

1. Щит и меч. Книга первая
1. Щит и меч. Книга первая

В канун Отечественной войны советский разведчик Александр Белов пересекает не только географическую границу между двумя странами, но и тот незримый рубеж, который отделял мир социализма от фашистской Третьей империи. Советский человек должен был стать немцем Иоганном Вайсом. И не простым немцем. По долгу службы Белову пришлось принять облик врага своей родины, и образ жизни его и образ его мыслей внешне ничем уже не должны были отличаться от образа жизни и от морали мелких и крупных хищников гитлеровского рейха. Это было тяжким испытанием для Александра Белова, но с испытанием этим он сумел справиться, и в своем продвижении к источникам информации, имеющим важное значение для его родины, Вайс-Белов сумел пройти через все слои нацистского общества.«Щит и меч» — своеобразное произведение. Это и социальный роман и роман психологический, построенный на остром сюжете, на глубоко драматичных коллизиях, которые определяются острейшими противоречиями двух антагонистических миров.

Вадим Кожевников , Вадим Михайлович Кожевников

Детективы / Исторический детектив / Шпионский детектив / Проза / Проза о войне
Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза