Собибор / Послесловие

В видеозаписи, сделанной Юлиусом Шелвисом в 1980 году, Печерский рассказывает о связанном с Люкой споре между ним и Аркадием Вайспапиром. Когда последний высказал намерение бежать лишь группой военнопленных, он запретил ему это делать. И вот что услышал в ответ: “Ты будешь сидеть любезничать с девушкой, а мы будем сидеть и ждать у моря погоды”. Печерский объяснил ему, что побег должен быть только общим и пригрозил тем, что любой, нарушивший его запрет, будет уничтожен.

Из очерка Каверина и Антокольского: “Каждый вечер Печерский встречался с Люкой – так звали его новую знакомую, молоденькую голландку. Оба сидели на досках около барака. То один, то другой заключенный подходил к Печерскому и заговаривал с ним – на первый взгляд о самых обыкновенных вещах. Люка с самого начала смутно догадывалась, что вовлечена в какую-то игру. Она молча поддерживала конспирацию. Печерский был советским человеком – уже одно это возбуждало надежду Люки, ей хотелось ему верить”. Судя по всему, не только советский характер мог привлечь девушку.

Хотя Люка и служила прикрытием для разговоров с подпольщиками, они и между собой общались. Каким образом? Спустя много лет Печерский говорил Блатту, разговаривали жестами и знаками, на примитивном немецком, которым он немного владел. “Вскоре мы могли понять друг друга без посторонней помощи. Люке было всего восемнадцать лет, но она была очень умная и сообразительная”.

Итак, ей восемнадцать, ему тридцать четыре. В общем, вполне можно предположить, что история носила романтический характер. Юлиус Шелвис пишет, что Печерский был в Люку влюблен, беседовавший с ним журналист Владимир Молчанов утверждает (с его слов), что это Люка призналась Печерскому в любви. “Мы не встречались с ней, как другие молодые люди в лагере. Она была моим вдохновителем”, – из интервью Печерского, взятого Блаттом в 1980 году. Ричард Рашке особенно интересовался этой темой. Первый раз, когда он попросил Печерского рассказать ему о Люке, тот стал рассказывать и заплакал. Пытался продолжать, но не мог. То же самое подмечала будущая жена Печерского: всякий раз при упоминании имени Люки Печерский плакал. “Между мной и Люкой ничего не было”, – сказал он Ричарду Рашке. Дословный перевод – “ничего специального”. Рашке поверил: по его словам, Печерский не мог позволить себе романтическую историю, так как нуждался в энергии для организации восстания – жизни почти 600 человек зависели от него.

Так это или не так, но факт: он всегда вспоминал ее особыми словами. “Красивой назвать нельзя, мягкие глаза, полные грусти и молчаливого страдания, – из письма Томину от 16 апреля 1962 года. – Очень часто при разговоре любит поворачивать голову в сторону, при этом выделяется ее красивая головка”. В овручской рукописи Люка говорит о себе, что она некрасива, на что Саша возражает: “Не всегда в человеке нравится красота внешняя”.

С красивыми девушками в лагере обходились иначе. Вахман Эммануил Шульц, отвечая на вопрос следователя “об издевательствах, чинившихся над людьми”, показал: “Припоминаю такой случай. В лагере смерти Собибор прислуживала немцам молодая очень красивая девушка. Эту девушку немцы использовали для удовлетворения своих половых страстей, а затем в один из дней вывезли из лагеря, и она больше в лагере не появлялась. Были разговоры среди вахманов, что эту девушку немцы расстреляли. Эта девушка была еврейка”.

Глава 4 Восстание

Над нашим народом нависла двойная угроза. Во-первых, физическая угроза уничтожения. Но есть еще и моральная угроза, которая даже серьезнее первой, – это как нас уничтожают. Если ни один еврей не окажет сопротивления, кто же захочет когда-нибудь снова быть евреем? Со времени разрушения Храма, героической обороны Массады вся наша история – это сплошное унижение и беспомощность.

Жан-Франсуа Штайнер

Встреча с земляком

“Все находившиеся в лагере заключенные охранялись охранниками из числа русских и украинцев, – из показаний Печерского в судебном заседании. – Я обратил внимание на то, что немцы охранникам не особенно доверяют. Тогда у меня и начал созревать план организации восстания и побега из лагеря. Вначале мы имели намерение связаться для этого с вахманами”.

Откуда такая наивность? Ну, во-первых, в недавнем прошлом вахманы были такими же, как и он, солдатами Красной армии, а во-вторых, как он верно заметил, “немцы охранникам не особенно доверяли”. Недоверие выражалось в том, что оружие им выдавали только на время дежурства. Среди них встречались и те, чья антипатия к эсэсовцам была заметна для окружающих.