— Великолепно! Вчера устраивала легкий завтрак для леди. Все прошло прекрасно. Тебе бы понравилось.
— Это хорошо, — отвечаю я, но глубоко в душе задаюсь вопросом: а на самом деле, понравилось бы ли мне?
Следующие несколько минут она рассказывает обо всем, что произошло в ее жизни. Вам может показаться, что мало что может измениться за неделю, но моей матери это не касается. Она всегда перемещается с одного мероприятия на другое.
Я ерзаю на стуле.
— Слушай, мне хотелось кое о чем с тобой поговорить.
— О чем?
— Кое о чем из моего прошлого.
— Ладно… — неохотно соглашается она.
— Какой была моя жизнь до Фэйрфакса?
На ее губах появляется мягкая улыбка. Она тянется через стол и накрывает мою руку ладонью.
— Она была прекрасной. Абсолютно великолепной.
Искренность в ее голосе не может быть поддельной.
— Вчера у меня был посетитель.
Ее плечи напрягаются. Спина выпрямляется.
— Кто?
— Синклэр Монтгомери.
Его имя повисает между нами. Взгляд ее глаз говорит о том, что она знает, что мне известно о списке. Но она не начинает оправдываться.
— У персонала есть список тех, кому можно и нельзя навещать меня?
— Ну, да, но…
— Кто еще в этом списке? — перебиваю я ее.
Моя мать бледнеет.
— Извини?
— Кто еще в этом списке?
— Синклэр и Рэне.
Я выдыхаю и пытаюсь держать себя в руках.
— Разве ты не должна была мне об этом сказать? Разве не должна была сообщить мне, что
Мама закрывает глаза и потирает нос.
— Виктория, я просто пытаюсь помочь.
— Как это должно помочь?
В ее глазах сверкает раздражение.
— Ты сказала, что пришла в Фэйрфакс, чтобы отдохнуть и хотела убедиться, что никто или ничто не встанет у тебя на пути.
— Ты должна была позволить решать мне самой.
— Знаю, знаю. Прости. Думала, что так будет лучше для тебя.
По боли в ее глазах, я думаю, что она говорит искренне.
— Итак, — улыбается она, — о чем еще мы можем поговорить?
— Можем поговорить про Уэса.
— Почему?
— Потому что я пытаюсь покинуть Фэйрфакс?
Ее лицо озаряется.
— Это замечательные новости, но какое отношение это имеет к Уэсу?
— Потому что мне никто не верит. Ты всегда говоришь мне, что хочешь, чтобы я отсюда
Мама откидывается на стуле, словно я попросила ее пожертвовать мне почку. Могу видеть, как быстро мечутся ее мысли. Она хочет помочь мне. Это легко заметить. Но согласится ли она? Вот в чем вопрос.
— Виктория, — медленно начинает она, — не знаю, смогу ли я это сделать.
Я смотрю на Эвелин и нежно поглаживаю ее по голове. Мое сердце бешено стучит.
— Почему нет?
— Потому что он мертв.
Единственная мысль в голове: «
Я поднимаю голову и смотрю ей в глаза.
— Нет, он жив, — яростно шепчу я.
— Нет, он мертв. Милая… — она облизывает губы и смотрит на стол, — я опознала тело.
Она не в первый раз это говорит. Я не поверила ей тогда, и не верю сейчас.
— Нет, не опознала.
Ее рука тянется к моей. Я отдергиваю ее. Она громко вздыхает.
— Ты даже не хочешь меня слушать.
— Потому что ты лжешь, — я наклоняюсь вперед, — я вижу его все время.
— Давай остановимся и подумаем о том, что ты предлагаешь, ладно?
— Ты имеешь в виду мою просьбу о помощи?
Моя мать намеренно игнорирует меня и продолжает.
— Если я поддамся и скажу докторам, что Уэс жив, хотя это не так, тогда получится, что я поощряю тебя.
Я хлопаю ладонями по столу. Эвелин на моих коленях начинает ерзать.
— Я буду продолжать верить, хочешь ты этого, или нет.
Моя мать сочувствующе на меня смотрит, от чего я только сильнее злюсь. Я повышаю голос.
— Он приходит каждый вечер в одиннадцать. Он говорит мне…
Моя мать оглядывается, словно мы под наблюдением, затем перебивает меня и тихо говорит:
— Тебе нужно успокоиться, хорошо? Я не пытаюсь расстроить тебя.
Вас когда-нибудь пытались убедить в том, что по вашему мнению не может быть правдой? Ужасное ощущение. Сердце яростно подпрыгивает в груди. Я прикусываю щеку и мысленно повторяю:
Мы обе замолкаем. Мне нечего сказать, и она ничего не может сделать, чтобы смягчить ситуацию. Наконец она говорит.
— Ты хочешь чтобы я ушла?
Часть меня хочет этого. Но сильнее мне хочется, чтобы она осталась: если она останется дольше, чем на час, на целый день, тогда, может быть, просто может быть, она увидит Уэса.
— Не надо, если ты сама этого не хочешь.
— Очень хорошо, — она кивает, — я останусь.
Эвелин продолжает извиваться, поэтому я сильнее прижимаю ее к груди, зная, что она забирает мою злость и отчаяние. Я делаю глубокие вдохи, и медленно, но она успокаивается.
— У меня есть другой вопрос.
— Виктория, если это снова про Синклэра…
— Конечно про него. Этот мужчина объявился и поклялся, что знает меня. Затем я узнаю, что вы держали его от меня подальше…
Я глубоко вдыхаю и осторожно смотрю на мою мать.
— Что ты знаешь, о чем не знаю я?
— Я знаю, что этот мужчина не принесет ничего, кроме плохих новостей.
— Но…
— Нет, ты должна выслушать меня.