Собирая воедино (ЛП)

Я наблюдаю за тем, как он уходит, и чувствую, что что-то надломилось у меня в душе.

Я слышу отзвук сердцебиения?

Мне больно.

Мне больно.

Мне больно.

ГЛАВА 31

Я останавливаюсь перед кабинетом доктора Кэллоуэй.

Эвелин сейчас со Сьюзэн, поэтому я не переживаю.

Меня это даже не заботит.

На самом деле, нет.

Делает ли это меня ужасной мамой? Абсолютно точно.

Мой мозг словно боец на ринге, которого сбивают с ног снова и снова словами и объяснениями. Он весь в синяках и побоях, и вот-вот готов сдаться.

Я стучу, прежде чем войти. Дверь тихо закрывается за моей спиной. Я сажусь напротив Кэллоуэй, положив руки перед собой. Сдержать нервное напряжение почти невозможно. Оно кружится надо мной, словно рой пчел, готовящихся атаковать меня в любой момент.

— Виктория, ты выглядишь уставшей, — говорит доктор Кэллоуэй, — не выспалась?

— Нет, мне хорошо спалось, — бубню я. Это полнейшая ложь, но как я смогу объяснить ей, что со временем голоса в голове становятся все громче и громче, все более агрессивными, более требовательными?

Все просто: я не могу.

— Где сегодня твой ребенок? — спрашивает она, и я замечаю беспокойство в ее глазах.

— Со Сьюзэн.

— Это хорошо.

— Почему?

— Ты сделала небольшой перерыв, — объясняет она, — передышку.

— Вам виднее, — фыркаю я.

— Каждому бывает необходимо побыть наедине с самим собой, — добавляет доктор Кэллоуэй. — В этом нет ничего такого.

— Все это неправильно.

Слова срываются с губ, прежде чем я успеваю их обдумать. После этого я перестаю контролировать, что говорю, все само вырывается из груди.

— Хорошие мамы любят и заботятся о своих детях. Не важно, как они себя чувствуют.

Я смотрю на нее с осторожностью, пытаясь найти тень осуждения. Но ничего не замечаю.

— Тебе кажется, что ты не защищаешь своего ребенка? Обещаю тебе, что Сьюзэн позаботится о ней.

— Это другое. Это просто…это…

— Что это?

От разочарования я закрываю глаза и, потерев виски, делаю глубокий вдох. Пытаюсь разобраться в мыслях и чувствах, чтобы понятно объяснить то, что имею в виду.

— Просто мне кажется, что скоро моя дочь не сможет выносить мое присутствие, — наконец признаюсь я.

— Почему ты так думаешь?

— Она постоянно плачет, — одной рукой я хватаю другую, сдерживая порыв впиться ногтями в виски, — не важно, как сильно я стараюсь, она не успокаивается. Словно…словно она ненавидит меня.

Доктор Кэллоуэй откидывается на спинку кресла.

— Уверена, все совсем не так.

Я резко вскакиваю на ноги и начинаю ходить по комнате.

— Но так и есть. Более того, когда бы я не посмотрела ей в глаза, я не вижу в них узнавания. Словно я для нее незнакомка.

— Как ты себя из-за этого чувствуешь?

— Отвратительно! — гневно выдаю я.

— Я имею в виду, ты тоже чувствуешь, что отдаляешься от нее?

Я останавливаюсь и поворачиваюсь к ней.

— Да.

— И поэтому ты считаешь себя плохой матерью, — предполагает она.

Я киваю головой.

— Да, точно.

— Здесь не о чем беспокоится.

Я с неодобрением смотрю на нее. Она улыбается в ответ.

— Именно это я и имею в виду. Ты сейчас под сильным давлением, переживаешь моменты из прошлого, которые не всегда легко пережить заново.

Я запускаю пальцы в волосы. Мне хочется кричать. Хочется плакать. Смеяться. Одновременно хочется ничего не делать и делать все сразу.

В этом нет никакого смысла, но ничего касаемо меня сейчас не имеет смысла.

Доктор Кэллоуэй складывает лист бумаги и передает мне. Даты и слова сливаются воедино. Я ничего не могу разобрать.

Зачем я это делаю? Зачем открываю ящик Пандоры? (Ящик Пандомры — предмет из древнегреческого мифа о Пандоре, заключавший в себе бедствия, несчастья и надежду) Неужели моя жизнь здесь настолько плоха, что я добровольно иду на эту пытку?

Так много вопросов, но я не могу дать ни единого честного ответа.

— Я теряю себя, на самом деле теряю, — шепчу я в ладони.

После секундной тишины, я опускаю руки и поднимаю голову.

Доктор Кэллоуэй ничего не произносит. Ее глаза пусты. Никакого осуждения. Но мне кажется, что где-то глубоко внутри она думает, что я спятила. Как и другие доктора.

— Думаете, я сумасшедшая?

— Совершенно точно нет. Никто не сошел с ума. Только мир. У каждой вещи есть ярлык и свое место. Но невозможно сгруппировать все чувства и реакции в коробки. Особенно реакции. Все разные, и каждый по-разному отреагирует на одну и ту же ситуацию. Ты очень строга к себе. Если бы кто-то путешествовал по своему прошлому, и ему пришлось бы смотреть на хорошие, плохие и ужасные моменты, он бы чувствовал себя также.

Должно быть она насмехается надо мной. Отрабатывает свои психологические приемы. Но сейчас в этом нет смысла.

— Вы так думаете? — спрашиваю я.

Она кивает

— Конечно. Если быть честной, думаю, что ты прекрасно справляешься.

Мне так отчаянно хочется верить ей. Но я так напугана.

— Ты можешь продолжать делать так и дальше, — нежно говорит она. — До этого ты уже пережила свое прошлое. Ты сможешь сделать это снова.

Я киваю. Надежда, которая уже практически умерла внутри меня, медленно возвращается к жизни.