Собирал человек слова…

В кабинете по соседству статс-секретарь Мордвинов копается в бумагах Даля, придумывает для него кару. Без интереса листает тетрадки со словами. Можно, конечно, просто сослать, но можно и разжаловать. Статс-секретарь повеселел; даже голова прошла.

Поэт Жуковский, воспитатель наследника престола, выпросив аудиенцию, смиренно доказывает государю императору, что в Далевых сказках и не намеки вовсе, а ложь, безделица. Припоминает верную службу и боевые заслуги доктора Даля.

Царь, не поворачивая головы, косит глазом:

— Так это тот самый лекарь, который навел мост через Вислу?

Барабанит пальцами по столу. Может, простить лекаришку?.. Смилосердничать?..

Мост, год назад перекинутый через Вислу, мост, по которому шли войска к Варшаве, кажется, выведет Даля из жандармской канцелярии. Удивительный мост!

— На первый раз оставить без последствий. Но предупредить!..

Жуковский кланяется несколько раз подряд.

…Статс-секретарь Мордвинов надрывает пакет, читает присланный с нарочным приказ. Сердито сталкивает со стола на пол Далевы бумаги.

Щелкает замок. Даль стремительно поворачивается к двери. Огромная черная тень вползает на стену. «Выходите!» Куда? В крепость?

Везут домой в холодной, тряской карете. Можно вздохнуть украдкой. Жив доктор Даль. Жив Казак Луганский.

Терпи, казак, — атаман будешь.

КАЗАК ЛУГАНСКИЙ ПРО СКАЗКУ

^{Вот от вам сказка гладка; смекай, у кого есть догадка.}

^{Держи тройку на вожжах; правь толком да сказку сказывай тихомолком, а то с тобой чтоб беды не нажить, чтоб сказкой твоей кого не зацепить.}

^{Из сказки слово не выкидывается.}

^{Поди, поди, берегися! Едет сказка тройкой — сторонися!}

^{Сказка моя в доброго парня не метит, а недоброго не жаль, хоть и зацепит.}

^{Гни сказку готовую, что дугу черемховую!}

^{Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается.}

^{Не дочитав сказки, не кидай указки.}

РЯДОМ — ПУШКИН

«У ВАС ЕСТЬ ЦЕЛЬ…»

Пушкин двигался легко и быстро, хотя хромал и опирался на палку. У него сильно болела нога в ту осень. Он жаловался знакомым, что его замучил «рюматизм».

Его волосы оказались много светлее, чем представлял Даль. Поражали глаза — большие, светлые на желтоватом и словно слегка подернутом серой пылью лице.

Пушкин сразу показался Далю очень русским — не африканцем. Может быть, оттого, что Даль привык не только рассматривать людей, но и слушать. У Пушкина был великолепный московский говор.

И слова у Пушкина ложились точно, одно к одному, весомые, нужные, крепкие, — ни одного не выкинуть и лишнего не прибавить.

Даль не сразу даже заметил, что речь Пушкина не плавна, что он прежде вдумывается в то, что хочет сказать, и как бы выбирает единственное точное слово, — оттого говорит, пожалуй, отрывисто.

Пушкин, надо полагать, первый заговорил, когда они встретились с Далем. Даль слишком давно рвался к Пушкину, слишком долго мечтал о встрече — вряд ли сумел тотчас справиться с понятным волнением и робостью. Да и пришел он к Пушкину не просто так, побеседовать, — пришел услышать слово Пушкина о своем деле.

Наверно, эта встреча могла состояться и раньше. Но раньше она была бы мимолетным светским знакомством великого поэта Пушкина и доктора Даля из военно-сухопутного госпиталя. Далю не с чем было прийти к Пушкину. Разве что раздобыть верблюда и, нагрузив словами, пригнать по петербургским улицам!.. Теперь появился «Первый пяток». Теперь к поэту Пушкину пришел сказочник Казак Луганский. На двухстах небольших страницах, окованных плотным черным переплетом, хранился крохотный образчик Далева дела.

Свидание с Пушкиным обещал устроить Жуковский — и Даль несколько недель жил в напряжении, какое охватывает человека, когда вот-вот должно произойти что-то главное, сбыться мечта. Но сперва Пушкина не было (уезжал в Москву), потом Жуковскому было недосуг. Василий Андреевич очень давно и очень близко знал Пушкина и видел едва не каждый день, потому не чувствовал острого нетерпения других. Даль не выдержал и отправился к Пушкину сам.

Пушкин только что перебрался на новую квартиру. После женитьбы, за год с небольшим, он сменил уже четыре квартиры — Наталье Николаевне все не нравились.

Теперь с Фурштатской, где он жил неподалеку от Литейной полицейской части, Пушкин переехал в дом на углу Гороховой и Большой Морской.